Лирика 30-х годов

Солнцестояние! Метель бежит.
Песцы поземки — белое виденье.
Капель. Лучи сквозь кровь. Изюбр трубит
от нарастающего возбужденья.
День — в воздухе мощнее излученье,
ночь — песеннее в звездах небосвод.
Гудит земля. Стремительно вращенье.
То свет, то тьма… Идет круговорот.

Весна! Природа потеряла стыд.
И от безвыходного опьяненья
цветут цветы, и женщина родит,
и чудо плачет, празднуя рожденье.
О, чувств нагих святое воплощенье!
Трепещут грозы. Зреет каждый плод.
Страда. Жнут люди до самозабвенья.
То гул, то тишь… Идет круговорот.
Над увяданьем восковых ракит
прощальный крик живого сновиденья —
синь, журавлиный перелет звучит.
И плуг блестит. И озимь веет тенью.
Исполненный зазывного томленья,
колышется девичий хоровод.
И свадьбы. И листвы седой паденье.
То дождь, то снег… Идет круговорот.
И вновь зима. И вновь преображенье.
Чередование смен, за родом род,
мышленья восходящие ступени —
то жизнь, то смерть… Идет круговорот.

«Твои глаза в моих глазах…»

Остановленная печаль есть радость

Гельвеций

Твои глаза в моих глазах —
как вопросительные знаки,
слезы искусственная накипь
и вкрадчивость, попавшая впросак.
Ты говоришь мне: «Милый, не злословь!»
Какая зыбь воспоминаний… Что же,
их мельтешенье с листопадом схоже,
любовь, конечно, есть любовь!
Горел и задыхался мир
от первородного блаженства,
и мы не требовали совершенства,
ни ты, ни я в тот удивленный миг…

Крыльцо.
Гроза, нагрянувшая, как свекровь.
И спазмы неба в ядерной капели,
и мысли буйствовали и кипели,
как осетры, попавшие в ятовь.
И озареньем спутанная речь,
и юношеское ослепленье,
когда мир светится и не отбрасывает тени,
и никого нельзя предостеречь.
Напраслину не возведу в вину,
в рельефе жизни скрытые есть повороты,
когда вся мощь заложенной в тебя природы
должна стоять на жертвенном кону.
Что я скажу о сумеречном дне?
Не сетую. Душа не оробела.
Торжественно
целую вашу руку, цепкая омела,
отдернутую некогда… на крутизне
тех лет.
Да, втуне теплятся воспоминанья,
но стоит к ним приблизиться едва, —
как стража, поперек встают слова:
цена предательства — цена познанья.

Анатолий Софронов

Бахчевник