Лирика. Автобиографическая проза

Особенной должна
Быть редкость, неожиданным явленье,
Возможность для сравненья
Дающее со мною, — разве нет?
Где брезжит первый свет,[164]
Есть птица — диво стороны далекой:[165]
Без друга, одинока,
От вольной смерти восстает она.
Так страсть моя — одна,
Так, полная высокого стремленья,
Не может жить без солнца своего,
Так гаснет — для того,
Чтоб вновь пылать, не зная утешенья,
Горит, сгорает, чтобы возродиться,
Как чудо-птица, жизни вновь полна.

Могучий камень скрыт

В индийском море: силой притягает
К себе железо он и отторгает
Его от дерева, топя суда.
Знакомая беда!
Так среди слез, в пучине, риф прекрасный
Мой краткий век злосчастный,
Мою ладью гордыней сокрушит;
Так не принадлежит
Мне больше сердце, не оберегает
Давно меня, затем что предпочла
Любимая скала
Железу плоть; так в бездну повергает
Меня, страша безвременной могилой,
Мой камень милый, мой живой магнит.

Есть в Африке края,

В которых обитает зверь кротчайший,
Но болью величайшей
Грозят его глаза, что смерть таят.
И, обращая взгляд
К сей твари, следует остерегаться
Глазами с ней встречаться:
Опасна только ими тварь сия.
Но, зная это, я
Упрямо с неуклонностью редчайшей
На муку вновь иду, нетерпелив:
Влечет слепой порыв
Туда, где взором, негою сладчайшей
Мне смерть сулит, позвав на путь тернистый,
Мой ангел чистый, хищница моя.

Родник на юге бьет,

Что именем от солнца происходит:
Как только ночь приходит,
Вода кипит, а утром — холодна
(Тем холодней она,
Чем выше солнце на небесном своде).
Источник слез, я — вроде
Того ключа уже который год:
Едва лишь настает
Для взгляда ночь, когда он не находит
Лучей живого солнца, я горю;
Но только посмотрю
На светоч мой — и сразу сердце сводит:
Внутри неузнаваем и снаружи,
Дрожу от стужи, превращаюсь в лед.

Как явствует из книг,

Есть в Греции, в Эпире, ключ студеный,[166]
Что факел незажженный
Зажжет, волной своей воспламеня.
Любовного огня
Душа моя еще не испытала,
Когда пред ней предстала
Холодная краса, — и в тот же миг
В душе огонь возник,
И перед нею, мукой опаленной,
И камень бы разжалобиться мог.
Но кто ее зажег,
Сам погасил огонь, едва рожденный.
Так сердце зажигала и гасила
Вновь эта сила — мой живой родник.

Струятся два ключа

На островах Фортуны:[167] кто напиться
Из первого склонится,
Умрет, смеясь; воды в другом испив,
Он будет снова жив.
И я бы умер весело, быть может,
Но мука сердце гложет,
Неслыханное счастье омрача.
Амур, молчи, умча
Меня туда, где слава — небылица,
О роднике, который полн всегда,[168] —
Особенно когда
Апрельской трелью слух ласкает птица
И слез источник глубже океана:
Весною рана снова горяча.

Кто обо мне тебя,

Канцона, спросит, — скажешь: «Берег Сорги,
Закрытый дол меж гор — его приют,
Куда его зовут
Амур и образ той, что не в восторге
От нас, не зная жалости нисколько,
Себя лишь только на земле любя».