Лишь звук пролетевшей пули (СИ)

Ира, отстраненно выслушивая его восторги, чувствовала, как понемногу отступает все, настойчиво терзавшее последние дни. Сейчас, в залитой рассеянным светом кухне, с улыбкой глядя на единственного родного по-настоящему человека, она была не циничным полковником, спокойно и жестоко выполнявшим жуткие просьбы, не выгоревшим морально нравственным уродом — она была просто мамой. И внезапной горечью уколола простая, но запоздалая мысль — а ведь если бы с ней что-то случилось, даже у родного сына ничего светлого не получилось бы вспомнить. Она ведь искренне считала, что, поддерживая и обеспечивая его, имеет право распоряжаться его жизнью и судьбой, лучше видя и зная, что на самом деле нужно ему. И в погоне за этим “лучше” порой забывала, что она, в первую очередь, для него близкий человек, а не раздающий неоспоримые приказы полковник полиции. Та суровая, жесткая сторона ее натуры неизменно брала верх и в личном, усугубляя накопившееся непонимание, раздражение и враждебность, как будто и родные некогда люди стали непримиримыми врагами. Она не видела, не хотела понимать, что эти ее черты, привычка давить и действовать силой не работают здесь, приводя к совершенно противоположному результату — стоило только вспомнить спектакль с похищением Сашки, когда отказалась прикрывать его друга. Ире было страшно и сложно осознать, что по сути сама виновата во многом, порой пропуская нечто важное в диалоге с собственным ребенком, но слишком много значения придавая преходящим мелочам вроде отношений сына с друзьями и подружками. Она, чересчур бескомпромиссная с одной стороны и слишком привязанная к Сашке как к единственно родному с другой, отняла у него главное — право самому обжигаться и совершать ошибки, учась на собственном опыте. Она могла рассказывать кучу поучительных историй, могла повышать голос и запрещать, могла ставить строгие ультиматумы, лишь обостряя отношения, но заставить сына жить так, как хочется ей, она не смогла бы все равно. И слишком поздно пришло понимание, что цена ее непоколебимой уверенности в собственной правоте — отчужденность и подсознательный, скрытый страх, замешанный на вспышках неприязни, а вовсе не благодарность, привязанность и тепло. Но разве такой она хотела быть для него? Разве такая атмосфера нужна была ей в единственной тихой пристани — дома? И дорого бы она отдала, чтобы все исправить — не так уж много в ее жизни того, чем можно по-настоящему дорожить и что непозволительно утратить.

Главное — успеть осознать.

========== Часть 22 ==========

— Ирин Сергевна, я, похоже вычислил, кто наблюдал за вами в тот раз, ну, когда…

— Я поняла, — перебила Зимина, нахмурившись.

— В общем, это некто лейтенант Самохин, опер из соседнего отдела. Говорят, парень нормальный, ни в чем таком не замечен… Но есть пара моментов. Года полтора назад отца этого лейтенанта, кстати, бизнесмена, грохнул киллер. Сработано было профессионально, доказательств никаких не нашли… Ходили слухи, что заказал его партнер, ну, вроде как терки у них какие-то возникли, все такое. Вот. Но доказать ничего не смогли, улик не нашли, дело заглохло, бизнес перешел к этому самому партнеру. Самохин поначалу, говорят, был вне себя, землю рыл, кричал, что посадит этого урода во что бы то ни стало. А потом вдруг этот самый урод подорвался на своей тачке. Врагов он к тому времени нажил немало, так что версий у следствия было до хрена, да и не слишком-то они старались, списали дело в архив и забыли.

— То есть ты думаешь…

— Да кто его знает, Ирин Сергевна. Это так, интересная деталь. А вот еще одна. У этого Самохина есть напарник и кореш, капитан Горин. И капитан этот самый сейчас как раз занимается бандой угонщиков, которые себя нехило так проявили. И одна из угнанных машин по описанию как раз подходит под ту, на которой за вами следили, даже цвет совпадает.

— Вот как, — задумчиво пробормотала Ира, побарабанив пальцами по столу. — То есть найти машины для своих дел для них не проблема.

— Ну, получается что так… Ирин Сергеевна, вам больше не звонили? — помедлив, решился Паша, рассматривая бархатно качающееся вино в бокале.

— Пока нет, — Зимина с силой сжала пальцы, торопливо отворачиваясь, и Ткачев тут же себя обругал, что вообще напомнил об этом.

— Извините, я… — пробормотал неловко.

— Все нормально, Паш, — мягко и почти-искренне улыбнулась Ирина Сергеевна и зазвенела посудой. Пряный, дразняще-аппетитный запах запеченного со специями мяса моментально напомнил Ткачеву, что последний раз он видел еду сегодня утром, да и то в витрине магазина, когда они с Ромычем выехали на ограбление. — Есть хочешь? — Чуть заметно понимающе усмехнулась, раскладывая ужин по тарелкам. — Наготовила, старалась, думала, посидим с Сашкой нормально, а этот паразит даже не посмотрел, пробурчал что-то и умчался, представляешь?..