Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Что касается Каренина – Портера, одного из самых удачных в зарубежном кино, то десятью годами раньше, в 1967-м, он снялся в 26-серийной экранизации телекомпании BBC «Сага о Форсайтах», где блестяще сыграл центрального персонажа саги Сомса Форсайта («Сага…» стала первой британской программой BBC, купленной в СССР; фильм был показан в стране с закадровым переводом). Семейная драма Сомса, кажется, была для Портера указующим перстом в работе над ролью Каренина, обманутого мужа, страдающего от свалившегося на него несчастья. Портер играет Каренина с огромным запасом прочности: он любит жену и сына как умеет, он придает своей общественной деятельности слишком большое значение, и от этого смешон; он в гневе способен поднять руку на жену, но и способен вовремя себя обуздать; он, сидя у постели жены, умирающей от родильной горячки, с готовностью – первый! – протягивает руку Вронскому, своему сопернику и разлучнику. В этой ситуации Каренин выглядит столь благородно, что выстрел Вронского, пытавшегося покончить с собой, становится совершенно понятным. И наконец, чудесная улыбка Каренина, которая вспыхивает на его лице всякий раз, когда он смотрит на новорожденную девочку, дочь Анны от Вронского: Каренин умиляется, его сердце тает, он любуется младенцем и не переносит на кроху горечь и двусмысленность своего положения. Каренин-Портер показан и в своей слабости, когда подпадает под влияние ханжей и мошенников: по его вине судьба Анны оказывается в руках внешних злых сил; это они совершают «отмщение» женщине, рискнувшей любить и быть любимой.

Мини-сериал 1977 года – удачный пример того явления, которое именуют киноязыком: он не следует роману буква в букву; он грамотно расставляет акценты и, максимально используя текст романа, добавляет диалогам и монологам нужную дозу кинематографической выразительности и остроты.

Но еще бо́льшая удача картины – в том, как тонко выведен рисунок взаимоотношений Анны и Вронского, как точно пойман момент, когда стремление к «мужской независимости» Вронского стало преобладать над его страстью: зритель видит, как меняется взгляд мужчины, когда он смотрит на красавицу Анну (она действительно очень похорошела после родов, хвала гримерам!); он уже не способен любоваться ею, восхищаться ею; ее красота и прелесть – данность, ничего нового, и он только терпит ее ласки. А ее обиды, истеричность, недовольство тем скорее приведут их отношения к краху, чем чаще Вронский говорит ей о положении, в которое она попала, но не о положении, в которое они попали. Эта разница между ее положением и их положением бесит Анну: она воспринимает эту разницу крайне болезненно, заглушая боль опиумом, который она добавляет в стакан все чаще и чаще, так что к поезду идет уже совершенно невменяемой.

В фильме есть сцена последней перед финалом ссоры Анны и Вронского: чувствуя, насколько это серьезно, а может, и необратимо, они выходят из разных комнат, стоят у своих дверей и молча смотрят друг на друга. Если бы кто-нибудь из двоих, первым, сделал шаг навстречу, прервал молчание, изменил тон и интонацию, нашел примирительные слова, все можно было бы еще исправить. Но у каждого самолюбие было в тот момент сильнее любви.

«Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, – невозможно. Закон личности на земле связывает. Я препятствует»[419], – писал Достоевский в 1864 году, сидя у тела умершей жены Марии Дмитриевны Исаевой. Этот всеобъемлющий закон личности, это Я, которое препятствует первому шагу, этот эгоизм, который в человеке почти всегда побеждает самопожертвование, в случае Анны и Вронского оказался роковым. Так что Вронский, уехав не попрощавшись, оставив Анну во власти ее душевного ужаса, истерики, отчаяния и безнадежности, не оставил ей шанса. «Даже если я говорю ему напраслину и попрошу у него прощения, – размышляет Анна по дороге на вокзал, – потом все повторится и будет все хуже и хуже… Чего же я хочу? Развод? Брак? Но кем я могу быть для него больше, чем любовницей? Я и не хочу быть больше, чем любовницей. Он, конечно, все сделает, он благороден. Но порыв, энтузиазм его прошел. Мы поженимся, он будет ко мне добр и нежен – но только из чувства долга, а на самом деле он будет меня ненавидеть. Как бы все ни начиналось, все кончается ненавистью. Люди всегда и везде по всему миру ненавидят друг друга»[420]. В воображении Анны выстраивается целая цепочка ненавистей: ее, Анну, ненавидит Кити и Каренин, мать Вронского и ханжа Лидия Ивановна; Стива, продолжая изменять жене, ненавидит ее, а она его; Левин и Кити ненавидят Вронского, а Вронский ненавидит Каренина и ее сына Сережу. Очередь за ненавистью всех к ней. Порочный круг.

К сожалению, картина не была дублирована, не попала в отечественный прокат и осталась неизвестной для массового зрителя.