Литературная классика в соблазне экранизаций. Столетие перевоплощений

Стиль поведения Анны, слишком фривольный, слишком напоказ, откровенно вульгарен – и в том, как она «стреляет» глазами в сторону Вронского, и в том, как она бежит к барьеру, когда Вронский на скачках упал с лошади, и в том, как в «итальянских» сценах она «любит» Вронского на полу, и в том, как оба они готовы заниматься «этим» в присутствии гостиничной прислуги. Иначе говоря, любовники «сверкают порочностью».

Фильм получился откровенно грубый – персонажи из любовного треугольника не только ссорятся друг с другом, пуская в ход иные слова и выражения, но и дерутся; рукоприкладство здесь не запрещено, и «нравственный» Каренин вполне может схватить свою жену за плечи и швырнуть ее на пол. Все трое предстают на экране кое-как одетыми или полуодетыми, неприбранными; так же неряшлив их язык (здесь даже прислуга выражается деликатнее), бесцеремонны манеры, упрощено до примитива их бытовое поведение. Говорить в этом контексте о других несоответствиях роману (Анна, например, пошла не в оперу, а без приглашения явилась в гости к княгине Бетси Тверской, и там получила порцию унижения от общих знакомых) почти бессмысленно. Как бессмысленно разбирать параллель между парами Анна – Вронский, Кити – Левин, Стива – Долли.

Можно убедиться, что сериал сериалу, даже если это сериал, сделанный в Великобритании, рознь.

* * *

Действие романа «Анна Каренина» в новой, вернее, новейшей британской кинотрансформации перенесено на театральные подмостки – дерзкая новация режиссера Джо Райта и сценариста Тома Стоппарда (2012). События происходят и на сцене, и в зрительном зале, из которого убраны кресла, среди тросов и фрагментов декораций, и среди костюмированной массовки (она застывает, пока говорят главные герои), и в реальных пейзажах Петербурга, Москвы и Подмосковья. Переходы из столицы в сельскую местность осуществляются через высокие ворота или массивные двери гостиной; расстояние из дома Щербацких в гостиницу, где остановился Николай Левин, преодолевается по театральной лестнице; сцены в присутственном месте, где служит Стива Облонский, напоминают балет, и, проходя танцующей походкой через залы, где чиновники переписывают бумаги, герои попадают в ресторан, а затем, опять через ворота – в гостиную Щербацких. Железная дорога, которой играет восьмилетний сын Анны, легко превращается в реальный поезд из Петербурга в Москву – на нем и приезжает Анна. Фильм наполнен условностями – театральными, порой почти цирковыми. Приглашенные на московский великосветский бал гости (здесь Анна и Вронский сблизятся настолько, что их будущая связь станет понятной всякому, кто их видел) танцуют красивейший вальс, исполненный, однако, такого глубокого эротизма (взгляды, прикосновения, объятия), какой в дворянской аристократической России был совершенно невозможен. Скачки, куда съехался весь светский Петербург и где Вронский погубит свою любимую лошадь Фру-Фру, – это тоже театр: лошади и ездоки скачут вдоль авансцены, из правой кулисы в левую, потом попадают в некое открытое пространство, а зрители-болельщики стоя наблюдают за скачками в партере зрительного зала (мужчины) или сидят в ложах (дамы). Лошадь Вронского спотыкается о заграждение сцены и падает в зал, ломая барьер, вместе с ездоком. Анна, не в силах сдерживаться (уже сломан веер), несколько раз истерически кричит: «Алексей!», нарушая все представления о светских приличиях и конспирации. В любовном треугольнике в исполнении Киры Найтли, Аарона Тейлора-Джонсона и Джуда Лоу все слишком наглядно, откровенно, публично…

Российским зрителям признать эту картину полноценной экранизацией было сложно: они должны были или принять предложенную «театральщину» и тогда судить ее по ее же законам, или отвергнуть напрочь. Зрители разделились, хотя в большинстве своем ополчились против этой очень яркой, провокативной адаптации, резонно полагая, что «Анна Каренина» иностранного производства обречена в России. «Даже если за ее создание возьмутся такие именитые режиссеры, как Спилберг или Камерун, все равно русские зрители забросают их творения камнями. Раскритикуют в пух и прах. Талант режиссера и заоблачный бюджет не спасут их от недовольства народа. Ведь дело не в деньгах и не в мастерстве актеров, дело в национальной гордости русского человека. Каждый русский человек считает творение Толстого народным достоянием. “Уберите прочь свои грязные руки, западные интеллигентишки, от великого писателя. Никогда вам не объять своим меркантильным разумом всю широту и глубину русской души”. Так думают и говорят в России даже те, кто никогда не читал “Анну Каренину”»[426].