Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Сила драматургии Сартра, его пьес «Грязными руками» и «Затворники Альтоны» в том, что это не тенденциозные пьесы, но трагедии. Возможно, мы вправе были бы говорить и о его собственной трагедии, ибо чем был его отказ от Нобелевской премии и от выступления в Корнеллском университете – поступками или жестами? Кто он, Сартр, – Хёдерер или Уго? В сущности, вопрос поставлен неверно. Можно точно так же спросить, кем был Бальзак – Вотреном или д’Артезом?[327] Бальзак был художником, способным создать Вотрена и д’Артеза; как Сартр – художник, способный создать Хёдерера и Уго.

V

С лейтмотивами романов и пьес мы снова встречаемся в его эссе. Сартр занимался литературной критикой, и, разумеется, это была умная и толковая критика, но писал он главным образом о замыслах и характерах. Бодлер интересует его не столько как поэт, сколько как человек с нечистой совестью.

«Бодлер не мог принимать всерьез то, что делает… Он так часто думал о самоубийстве, потому что чувствовал себя лишним человеком… Должно быть, отвращение и скука, которые охватывали его при виде однообразного, тусклого, немого и неряшливого пейзажа, – одна из самых непосредственных реакций его ума».

Не думаю, что это вполне верно; Бодлер испытывает также и восторг, и счастье, но Сартра он занимает лишь в той мере, в какой является сартровским героем.

С Жаном Жене[328] («Святой Жене») дело обстояло совсем по-другому. Бодлер признает себя виновным; а более цельный Жене отстаивает свое право на пороки и бросает вызов Подонкам. Росший в бедности ребенок, он был застигнут взрослыми на месте преступления, когда совершал мелкую кражу. Он мечтал стать святым, но общество его отвергло. Оно требовало от него раскаяния. Оно прощает все грехи, кроме греха гордыни. «Я – вор», – отвечает он и гордо берет на себя ответственность за это, как и за половые извращения. В дурных своих проявлениях он обретает подлинность. «Если бы его не ввели в заблуждение в самом начале, Жене потянулся бы к истинной нравственности». Из него мог получиться святой. Подобно тому как христианский святой отрекается от Греха, а затем от Мира, отдавая себя Богу, Жене отрекается от Добра и от Общества, стремясь ко Злу. Сартр превозносит эту парадоксальную, в буквальном смысле слова, позицию.

Вина Бодлера, по мнению Сартра, состоит в том, что он сохранил свою маску, принял всерьез свою роль, оказался не способен истребить мысль о Боге. Но если Бог существует, то человек – ничтожество. Атеизм Сартра – последовательное отстаивание свободы и атака на теологию. Он нимало не сомневается в конечной победе атеизма. Представление о Боге отвечало определенной потребности, и оно «отомрет», как только люди осознают свою свободу. Впрочем, истинно верующих уже не осталось: «Теперь Бог умер даже в душе верующего».

И в «Святом Жене», и в «Словах» видно, что в 1945 году начался переход от негативной позиции к позитивной. «Отказываться – не значит говорить „нет“, это значит изменять мир трудом. Не надо думать, будто революционер целиком отвергает капиталистическое общество: как мог бы он это сделать, находясь внутри его? Напротив, он принимает его как обстоятельство, оправдывающее его революционную деятельность. „Измените мир“, – сказал Маркс… В добрый час: измените его, если можете. Это означает, что вы смиритесь со многими вещами ради того, чтобы изменить немногое». Здесь Хёдерер снова одерживает верх над Уго, а действие – над чистотой. «Я думаю, что в любых обстоятельствах что-то можно сделать», – сказал Сартр Жансону[329]. Я тоже так считаю. Надо делать из человека человека, что означает: из раздора и страданий, живущих в душе каждого человека, необходимо добыть силу, чтобы действовать.

В статье, посвященной «Словам», критик Робер Кантер[330] пишет: «Когда г-н Сартр задумывается о пользе своей политической деятельности, говорит ли он себе, что она была очень слабой и утопичной перед лицом силы обстоятельств и партий? Когда он задумывается о самых блестящих своих интеллектуальных построениях, видит ли в них нечто большее, чем набор зеркал, в которых его разум старается утратить свое отражение?» И Кантер отвечает, что здесь не следует говорить об отчаянии – скорее о мужественной ясности ума. Самое лучшее здесь то, что эта исповедь человека, пробуждающегося от «долгого, горестного и сладостного безумия», ему зачтется. «Слова» – не все, но когда они правильно выбраны, то спасают мастера Слов.

Часть II

Вступительная заметка

Автор – восьмидесятилетний читатель. Добро бы еще порицал, но хвалить в таком возрасте!..

И тем не менее это так: всю свою очень долгую жизнь я любил читать. Даже теперь, в глубокой старости, я получаю от этого не меньше радости, чем в отрочестве, тем более если я могу, хотя бы в рамках небольшой статьи, объяснить читателям – и молодым и старым, которые по-дружески доверились мне, – что обусловило мой выбор и доставляет мне такое наслаждение.