Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Я особенно люблю второй «отрывок» Антоана – «Карнавал». Здесь мы касаемся личных воспоминаний военного врача-лейтенанта Арагона, который храбро воевал на обеих войнах. Автор рассказывает, как входит в Эльзас победителем, он повсюду слышит язык «Lieder»[336], язык Гёте, Гейне, Рильке, он обретает здесь воспоминания о Ромене Роллане и Жане-Кристофе, проходит через деревню Зессенхайм, где Гёте встретил Фредерику Брион[337]. В эти дни победы жизнь – карнавал, где маски встречаются и расходятся. По дороге из Бишвиллера в Хагенау лейтенант Пьер Удри, другая маска автора, влюбляется в молодую эльзаску. Ее зовут Беттина, как госпожу фон Арним[338], которая в юности вставала на колени перед стариком Гёте. Но Беттина (или Бетти) Пьера Удри помолвлена с американцем, поэтому оба эти увлечения ничем не кончатся, но спустя много лет «Карнавал» Шумана, исполненный однажды вечером на концерте Рихтером[339], вызовет у другого авторского «я» свежие воспоминания о них.

Является ли в таком случае «Гибель всерьез» поэтической и фантастической автобиографией? Частично да, как и многие произведения Арагона. Роман часто становится для него «тайным свиданием со своим прошлым». Но можно сказать, что в большей степени, чем автобиографию, пусть даже поэтическую, он содержит в себе длинное любовное послание к Эльзе, она же – Омела, она же – Ингеборг д’Эшер. Эта любовь – всегда главное содержание арагоновской мысли. И его мужская преданность во всем – и любимой женщине, и своей партии, и Франции – противостоит «распущенности сердца и ума». Эта безумная, всепоглощающая любовь позволяет ему постичь иную реальность. «Об Омеле я говорю, словно я пьян, и нет улицы, достаточно широкой для моих слов, небо кружится над головой, и на каждом шагу я готов упасть, чуть завидев ее».

Быть может, «Гибель всерьез» – это любовное послание на четырехстах страницах? Послание мужчины к единственной и навеки любимой? «Какая разница, зовусь я Альфредом или Антоаном! Омела, я тебе пишу, чего же боле, и этим все сказано, или не сказано ничего, настолько прозрачны слова. Прозрачны, как стекло, и через них увидишь ли меня… Пишу к тебе, и в этом все. Ведь все, что я пишу, лишь бесконечное послание к тебе. Играя твоим именем, я представляю самого себя то молодым, то старым, жонглирую прошлым и будущим… А маска, которую я надеваю, не столько скрывает мое лицо, сколько выражает чувство, чрезмерное для обнаженных черт, эта маска – дерзкое бесстыдство, которым, как щитом, прикрывается страсть. Чего же боле?..» Вы видите, сам автор говорит, что здесь речь идет о замаскированном любовном письме. Это так и есть, но речь идет и о другом, о многих других вещах. Я бы сказал, что это музыкальное многоголосие, в котором звучит и любовная тема; и даже когда кажется, что она умолкла, мы вдруг снова слышим глухое звучание ее басов.

Любовное письмо… Поэма на самом прекрасном французском языке… роман о ревности… Но также и эссе о природе романа – тема, которая всегда волновала и притягивала Арагона. Еще в молодости он писал на тему «врать по правде», а это и есть роман. «Let us pretend» – «давай играть, как будто…» – говорит Алиса в Стране чудес. Романист – человек играющий. Давай играть, как будто мы – это они: Альфред и Антоан. Романист отлично знает, что это неправда. Но это завуалированный способ сказать правду. «I want to write about a fellow who was two fellows», – писал Р. Л. С. («Я собираюсь написать об одном человеке, в котором на самом деле было двое».) Это Джекил и Хайд. А вот Арагон: «Я хочу написать о человеке, у которого нет отражения, и он не может увидеть себя в зеркале». Значит ли это писать неправду? Нет, потому что на свете великое множество людей, которые перестали видеть себя такими, какие они есть. Вместо того чтобы сказать это вот так, банально, миф или роман показывают пустое зеркало. Другой миф: очевидно, что можно рассматривать одни и те же факты с точки зрения ревности, реализма, потери личности. Трехстворчатое зеркало позволяет этой абстрактной идее получить конкретное воплощение.