Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Через поэзию и музыку этот рационалист познал мистиков. Он пытался читать святого Иоанна Креста[384], книгами которого заинтересовал его Гюисманс. А Гюисмансу указал на этого испанца с грозными горящими глазами аббат Мюнье[385]. «Я часто размышлял над этими потрясающими адскими страницами, – пишет Кемп. – Признаюсь, я размышлял над ними с долей иронии, когда наблюдал, как в гостиной на авеню Ош, где гнусавил Анатоль Франс, очаровательный аббат Мюнье с седыми вихрами, развевающимися вокруг лысого черепа, грыз печенье. Аббат подтрунивал над Суде, относившимся к нему уважительно. А Гюисманс притягивал меня к святому Иоанну Креста, до которого я не мог дотянуться… Его учение высокомерно, властно; признаюсь, я его опасаюсь».

Ведь святой Иоанн Креста осуждал все, что нравилось Роберто, и отказывался замечать то, что неинтересно служению Богу. «Так что же тогда, – спрашивал наш друг, – что же именно в области слуха и зрения не интересует служение Господне?.. Цветы, женщины, дети, все, что является поэзией; палестинские анемоны, детишки вокруг Иисуса, прощеная Магдалина». И он ощущал братскую близость платонизма и христианства. Но, будучи близок к Гёте, он желал больше света. «Тогда давайте выберем Блаженного Августина или святого Бенедикта, поощрявшего знание и литературу, или Боссюэ, который быстрее убедил бы меня, или трогательного Ламенне»[386].

Как же его нам не хватает! Каждую неделю, когда мне приходит «Нувель литтерер», я бросаюсь к его колонке. Он смиренно вменял себе в обязанность писать о всех тех, кто обладал духовным благородством, даже если сюжет был самым ничтожным. Великий критик, не презирающий ничего из того, что не полностью презренно, – пример самоотречения. Роберу Кемпу была свойственна эта добродетель, и он занимался этим рассудительно и милосердно. Я скорее сравнил бы его не с Сент-Бёвом, у которого было больше времени и места, а с Теофилем Готье. Как и наш Роберто, славный Тео всю жизнь разбрасывался сокровищами таланта и эрудиции, выполняя каждодневные поручения. Удивительно, что газетные статьи Готье, даже разрозненные, даже отраженные в крошечных гранях забытых произведений, еще блистают ярким уникальным светом. Как и статьи Кемпа.

Вечером, когда приходил «Монд», я сразу открывал страницу театральной хроники и искал подпись «Кемп». Даже если пьеса была убогой, я не сомневался, что обнаружу там моего друга со всеми его восторгами и негодованием, который иногда вечером в кулуарах своим звонким ржанием взбадривал легкомысленную толпу и призывал ее вернуться к незыблемым ценностям. Какую радость он испытывал, если в пьесе Мариво или Расина какая-нибудь Элен Педриер или Анни Дюко воплощали, по его мнению, одну из его любимых героинь! А какой у него был авторитет! Некоторые драматурги побаивались этого исключительного человека, поскольку его суждение являлось для них вопросом жизни или смерти. Если они разом получали «плохого Кемпа» и «плохого Готье», пьесу можно было смело забирать обратно. Приговор обжалованию не подлежал.

Жалу[387], Кемп, Энрио, Мондор, как же нам вас не хватает, друзья мои! Кто теперь в театральном фойе возьмет меня под руку с улыбкой и спросит: «Что вы об этом думаете, дружище?» Кто еще (помимо, пожалуй, Каркопино) отныне с таким рвением станет защищать во Французской академии лаконичную, но насыщенную прекрасными цитатами докторскую диссертацию? Когда умерла сестра Дизраэли[388], Сара, его самая умная и деликатная читательница, он прошептал: «Увы! Бедная Са! Мы лишились нашей публики». Увы, бедный Роберто, мы лишились нашего лучшего читателя. Когда мы обнаружили его нетронутым, сверкающим всеми своими гранями в данном сборнике его самых прекрасных статей, это стало лишь кратким утешением.

Роже Мартен дю Гар, или Прямодушие

«Я часто думаю о Вас, хотя Вы об этом и не подозреваете. Жизнь, временно разделившая нас, когда-то подарила нам под сенью деревьев Понтиньи исключительную возможность сближения и сердечной дружбы, которой я никогда не забуду. У меня – да, уверен (не со-чтите за самонадеянность!), и у Вас тоже – сохранилось ощущение чего-то прочного, как бывает с отношениями, возникшими в детстве: двое бывших друзей вновь сходятся легко и быстро, несмотря на годы разлуки и молчания. Признаюсь, я нисколько не тревожусь о будущем нашей дружбы. Нужно только, чтобы счастливый ветер прибил наши с Вами лодки к одному берегу».