Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Такова, на мой взгляд, суть мысли Мартена дю Гара. Но он не позволял себе высказываться от собственного имени. Он столь высоко ставил долг романиста, что свои идеи выражал лишь через посредство персонажей. Я нашел еще одно его письмо, очень давнее, где он дружески критиковал меня после выхода в свет «Диалогов об управлении». «Я читал Вашу книгу с неизменным удовольствием. Но какой же Вы легкомысленный расточитель! Сидящий во мне закоренелый романист страдает, глядя, как Вы ради коротких эссе разбрасываетесь прекрасными сюжетами романов. Помню беседу по дороге в Понтиньи – некий Моруа говорил тогда как пылкий романист. Ему бы и остаться на той дороге… Какие романы он мог бы создать, описав историю Шелли или расширив свои „Диалоги“. Пожалуйста, скорее убедите нас, что эти великолепные траты не уменьшили Вашего богатства».

Сам Мартен дю Гар не растрачивал ничего, он все вкладывал в «Семью Тибо». В этой книге он предстает таким, каким я его любил и продолжаю любить.

Виктор Сегален, [393] или Стела победителю

Рембо, Клодель, Сегален, Сен-Жон Перс… Можно ли говорить в их случае о преемственности? Нет, скорее о товариществе. Этих поэтов притягивали редкие и емкие слова, обладающие магической силой. Их объединяло также и то, что они писали нарочито тяжеловесную прозу, которая может показаться неуклюжей профану, потому что в ней нет банальностей и штампов, зато есть много новаторства, потому что она, шаг за шагом, вырывается из трясины реальности. Это проза с грузной поступью, подобная прозе Пеги. У всех четверых. Но сегодня, в связи с выходом критической биографии Виктора Сегалена[394], мне хочется говорить именно о нем.

Немногим писателям удается реализовать себя в жизни и творчестве так, как им хотелось бы. Окружающий мир противостоит этому и искажает задуманное. Виктору Сегалену удалось превратить свою жизнь в совершенное произведение искусства. Он шел, иногда сознательно, а чаще интуитивно, к совершенству, о котором мечтал. Его странная смерть тоже оказалась частью этого пути и, хотя была преждевременной, дала ему срок, чтобы успеть высказать самое важное. За свою короткую жизнь он завоевал восторженное признание тех, чьим мнением дорожил. Он не стяжал громкой славы. Его творчество, «аристократическое и возвышенное», было для этого слишком необычным. Нельзя сказать, что текст Сегалена труден для понимания, но он «соткан из аллюзий, он загадочен» и требует от читателя определенных усилий. Анри Буйе цитирует слова Бодлера: «Если не спешить в стремлении стать классиком, то однажды можешь им стать». Это в корне неверно. Корнель, Расин с самых первых своих литературных опытов стали классиками и остались ими навсегда. Читающая публика сначала не принимала Малларме, но в конце концов он был признан классиком, а Сегален станет им со временем.

Он родился в Бресте в 1878 году в бретонской семье. Под влиянием матери – женщины набожной, пианистки – мальчик рос домоседом, совершенно не знающим жизни. В иезуитском коллеже он получил серьезное классическое образование. Если бы не близорукость, он стал бы моряком, но этот недостаток вкупе со слабым здоровьем заставил его выбрать профессию судового врача. В Бордо, где находилась Школа судовых врачей, его мать поручила знакомому священнику держать сына подальше от ресторанов и женщин легкого поведения. Отец Томассон, бенедиктинец из Лигюже, познакомил его с Вагнером и Гюисмансом. Благодаря последнему Сегален открыл для себя «настоящую литературу» в соответствии с веяниями той эпохи – эпохи символизма. Поэты старались использовать способность музыки передавать тончайшие оттенки переживаний и скорее исподволь внушали читателю свои чувства, нежели выражали их напрямую. Сегален очень рано (и совершенно несправедливо) возненавидел жанр романа с его всеведущим автором, с его диалогами. Из пустяковой истории, положенной в основу романа, не могло, по его мнению, получиться произведения искусства. С самой юности он мечтал писать в форме эссе, а не историй – о вещах, которые не существуют в реальности или существуют, как в пещере Платона, лишь в виде «тени идей». С тех пор как Сегален прочитал роман «Наоборот»[395], он, можно сказать, придумал «новый роман»; более того, он сразу же отказался от этого жанра, предпочтя ему поэтическое эссе.