Литературные портреты: Искусство предвидеть будущее

Я привел начало письма, недавно полученного от Мартена дю Гара, потому что в нем упоминаются беседы в Понтиньи. Тогда, в 1922 году, мы с ним впервые обменялись мыслями о романе и о жизни. Я первый раз попал в Понтиньи и среди блестящих участников встречи сразу же выделил Мартена дю Гара как человека, которому можно довериться и у кого попросить совета. В юности мне очень нравился его роман «Жан Баруа». Я ценил честность и смелость автора, актуальность поставленной им проблемы – взаимоотношения религии и науки. Но литературные достоинства романа оставляли, на мой вкус, желать лучшего. При встрече с Роже Мартеном дю Гаром я с радостью обнаружил, что он поднялся над уровнем полудокументального, насыщенного диалогами романа. Он тут же заговорил о Толстом как о совершенном и недостижимом образце для подражания и «Войне и мире» как лучшей книге мировой литературы. Я с ним соглашался.

Я восхищался и Бальзаком, правда иначе, чем Толстым. Но тут мы с Мартеном дю Гаром разошлись во мнениях, и я быстро понял почему. Во-первых, мой друг, человек огромной доброты и великого милосердия, обладал беспощадно-критической трезвостью ума. В Понтиньи он никогда не участвовал в общих дискуссиях, он наблюдал. Внезапно глаза его загорались: охотник почуял дичь. Тут же из кармана извлекалась записная книжка, и романист отмечал то проявление честолюбия, то всплеск сдерживаемого темперамента, то неудачный жест. Ценилось лишь естественное, подлинное. У Бальзака, при всей его гениальности, порой выступали смешные стороны, напыщенность или претенциозность, они-то и могли служить мишенью для критики. А у Толстого, как и у самого Мартена дю Гара, в литературных произведениях полностью отсутствовали фальшь и наигранность. Как человек Толстой имел свои слабости, как художник – владел кистью безупречно.

Но была и другая причина. То, что интересовало Бальзака, не всегда представлялось важным Мартену дю Гару. Бальзак придавал огромное значение отображению общества (что я высоко ценил). Механизмы, приводящие в движение это общество, его разнообразные слои, их финансовые и деловые связи – все это широко представлено в «Человеческой комедии». Для Мартена дю Гара суть была в другом – в проблеме, поднятой в романе «Жан Баруа». В чем смысл жизни и присутствия человека на Земле? К чему бесчисленные страдания? И существует ли во всем этом вообще какой-то смысл? Тут он сближался с Толстым. Пьер Безухов и Левин вполне могли бы оказаться персонажами Мартена дю Гара. Князь Андрей из «Войны и мира» напоминал мне Антуана Тибо. При всей разнице эпох, образа жизни, культур оба меня равно и глубоко трогали. Люди высокой духовности, оба были для меня как любимые братья.

Вспоминаю одно замечание Мартена дю Гара, которое меня поразило. «Мы читаем Толстого в переводе, но это ничуть не умаляет его величия. Вот и сделайте вывод. Как можно больше работы над персонажами, а форма приложится». Андре Жид говорил, что Мартен дю Гар – писатель прежде всего «не претенциозный». И правда, никто другой из авторов не был столь равнодушен к стилевым ухищрениям. Альбер Камю в своем великолепном предисловии к изданию в «Библиотеке Плеяды» отмечал: «Мартен дю Гар никогда не считал, что искусство должно провоцировать». Что-то от провокации мы находим у Флобера, у Золя, да почти у всех современных романистов. Мартен дю Гар стоял выше этого. Он терпеливо собирал черты характера, пока персонаж не обрастал плотью. Будучи выпускником Национальной школы хартий, он привык работать с карточками и в писательском труде применял тот же метод. И вот наступал момент, когда вся эта масса документов оживала. Тогда он начинал писать, в спокойном нейтральном тоне, без бросающихся в глаза изысков. Это шло вразрез с литературной модой и потому оказывалось прочным и долговечным.

Можно ли говорить о философии Мартена дю Гара? Думаю, он сам воспринял бы этот вопрос иронически. Он считал, что автор должен относиться к своим персонажам непредвзято. Роль судьи ему не подходит. Великие писатели всегда проявляли это спокойное беспристрастие. Бальзак был снисходителен к Вотрену и Гобсеку. Мартен дю Гар объективно передает диалог верующего аббата Векара и атеиста Антуана Тибо. Оба собеседника вызывают уважение. Автор ведет честную игру. Он словно хочет сказать: «Так устроен мир». И ничего более. Романист одинаково относится к разным героям и почти всем «отпускает грехи» – по слову Алена, «как священник, исповедующий слишком быстро». Но у персонажей писателя имеются собственные идеи, собственные мнения относительно проблем существования, и читатель, наблюдая за ходом жизни героев, невольно делает выводы общего характера.