Литературные портреты: волшебники и маги

Он пригласил в Корнуолл Марри и Кэтрин Мэнсфилд. Но две четы оказались не способны на долгосрочные тесные отношения. «Марри был законченным спиритуалистом, Лоуренс же мыслил себя законченным сенсуалистом»[334]. Он желал радикальным образом изменить мир, привнеся новую форму любви между мужчиной и женщиной. Но какую именно форму? Не смешивать физическую любовь и нежность, признавать требования плоти… Все это было довольно путано и вызывало ожесточенные споры двух мужчин. Каждый отстаивал свои предпочтения, а устремления другого считал проявлением слабости.

Они жили в соседних коттеджах. Лоуренс, склонившись над плитой, пробовал мясо… «Ist es gut[335], Лоренцо?» – спрашивала дородная Фрида, и да, получалось хорошо – Лоуренс был замечательным кулинаром. По корнуоллским берегам разносились бесконечные споры: о Достоевском, о любви и унижении, о войне. Кэтрин Мэнсфилд ненавидела эти края и, конечно же, страдала от яростных философских стычек мужчин. Лоуренс то заявлял: «Марри меня убивает», то предлагал тому заключить кровный союз, как делают дикари, проведя настоящую ритуальную церемонию. Марри колебался, взывал к мистической любви. Лоуренс орал: «Я ненавижу вашу любовь. Когда вы становитесь таким, я думаю: ради всего святого, давайте от него избавимся!» Странная дружба, которая продержится еще довольно долго, от ссор к примирениям, в какой-то момент попытается стать «высшей дружбой» на расстоянии и наконец закончится вечным разрывом. «Ад, в котором живете вы, и мой собственный абсолютно не схожи», – пишет Лоуренс. И действительно, непреклонная тень Лоуренса преследовала несчастного Марри даже из могилы.

Война будоражила и смущала умы. Когда местные жители выяснили, что Фрида немка, чету Лоуренс начали преследовать и называть шпионами. Полиция конфисковала письма баронессы Рихтгофен, потому что они были написаны по-немецки. Если семейство Лоуренс как-то вечером забывало зашторить окно, начинались разговоры, что они подают сигналы вражеским подлодкам. Их изгнали из Корнуолла, и им пришлось укрыться в Лондоне. Лоуренс сохранил тяжелые воспоминания об этой травле и при первой возможности, сразу же после войны, отбыл в Италию.

Там он написал «Флейту Аарона», историю о крахе дружбы. По мысли Лоуренса, если мужчина преуспел в браке, то за этим должна последовать созидательная деятельность, создание нового общества – цель, ради которой он объединится не только с женой, но и с другими людьми. Еще долго он будет мечтать о том, чтобы собрать в некой новой стране друзей, которые согласятся жить согласно его доктрине.

И вот, трудясь в Италии, он получает письмо, которое вроде бы предоставляет ему возможность провести подобный эксперимент. Женщина, написавшая его, совершенно Лоуренсу незнакома. Мэйбл Додж Стерн Лухан (три фамилии отражали три последовательных замужества) родилась в Америке, вышла замуж за индейца и теперь жила в Таосе[336], в Нью-Мексико. Она писала Лоуренсу, что прочла его книги и восхищается им. По ее мнению, для такого человека, как он, питающего склонность к примитивному образу жизни и стремящемуся разделить его, жизнь в Мексике среди индейцев могла бы стать истинным счастьем. Он соглашается и отправляется туда, по дороге посетив Цейлон и Австралию.

«Это путешествие, – пишет Хаксли, – было и бегством, и в то же время исследованием», поиском примитивного сообщества, где слишком рациональное мышление еще не извратило жизнь, и бегством от бед и недугов европейской цивилизации. «Возможно, мне необходимо опробовать жизнь в этих местах? Возможно, моя судьба в том, чтобы увидеть мир? Но меня это трогает лишь поверхностно; внутреннее существо во мне остается еще более одиноким, чем когда-либо. Весь этот Дикий Запад и невероятная Австралия – лишь способ ускользнуть от себя самого и от великой проблемы».

Тщетное бегство: как известно, от себя не убежишь. В Австралии он написал длинный и странный роман «Кенгуру». Это очередная история крушения, на этот раз человека, который стремился стать лидером. Наконец Лоуренс добирается до Мексики. Мы располагаем рассказом Мэйбл Додж об их первой встрече. Больше всего ее поразил контраст между хрупкостью Лоуренса и дородностью монументальной Фриды. Казалось, Лоуренс подпитывается жизненной энергией супруги. «Фрида была натурой цельной, но ограниченной. Связанный с ней Лоуренс был не цельным, но безграничным. Как привязанный к столбу агнец, он отчаянно дергал поводок». Мэйбл Додж везла в автомобиле пару, которая беспрестанно пререкалась:

– Вы же знаете, Фрида, что я ничего не понимаю в автомобилях. Я их ненавижу. Это вещи злобные, неумные и ненадежные.

– О! вы и эта ваша ненависть, – отвечала та с презрением…

– Я неудачник, я мужчина, потерпевший провал в этом мире мужчин, – повторял Лоуренс.