Литературные портреты: волшебники и маги

– Жить современно – значит жить быстро, – продолжала она. – В наши дни нельзя таскать за собой полную телегу идеалов и романтизма. Когда человек путешествует на аэроплане, он оставляет тяжелый багаж позади. Добрая старомодная душа годилась в те дни, когда люди жили медленно. Для нас она слишком громоздка. Ей нет места на аэроплане.

– А для сердца тоже нет места? – спросил Уолтер.

– К сожалению, – покачала головой Люси, – даром ничего не дается. Хочешь двигаться с большой скоростью – оставляй на земле багаж»[370].

В самом Хаксли периода написания «Шутовского хоровода» жила определенная толика Люси Тантамаунт.

V. Рассудок и чувство

Писатель отменно образованный, всеведущий, чрезвычайно смешной, когда ему пожелается, великий художник слова и фразы, изобретательный новатор в романном построении, обладающий изысканным (если хотите, даже слишком) вкусом критик, склонный к парадоксу и блистательный эссеист, но при этом всегда точно информированный, – кажется, невозможно представить себе более изумительное сочетание дарований. Мы им восхищаемся, при чтении его произведений испытываем невероятно острое удовольствие, мы уверены в том, что он никогда не произнесет пошлость, никогда не допустит ошибки, и если нам случайно покажется, что мы застали его врасплох, он сам выправится уже в следующем абзаце. Мы наслаждаемся этой уверенностью. Он нас удовлетворяет, чарует, осыпает своими дарами. «И все же», – сказал бы Стрейчи…

И все же есть в самом этом совершенстве нечто обманчивое. И читатель чувствует это. Персонажи, с которыми этот читатель встречается в «Контрапункте», все как один ведут замечательные разговоры, он присутствует при искрометных дискуссиях на самые важные темы, однако ни один из этих персонажей никогда надолго не перестает говорить и блистать, чтобы просто жить, чтобы быть похожим на нас, чтобы страдать. Малларме просил дать ему конспект речи, «чтобы добавить, – говорил он, – чуточку неясности». Иногда нам хотелось бы, чтобы Хаксли добавил чуточку тишины и побольше чувства. В его книгах недостает всего одного существа – обычного человека, единственно важного, сказал бы Честертон.

«В последнем сборнике эссе, – пишет Эдмон Жалу, – мсье Олдос Хаксли с некоторым презрением говорит о вульгарности большого числа писателей, а в особенности Диккенса. Читая мсье Хаксли, я порой задумывался, почему, обладая столь невероятными дарованиями, он с большим трудом достигает того уровня напряженной жизни, который так необходим писателю, и эта трудность предстала передо мной, когда я прочел его последние страницы… Великий писатель обязан быть прежде всего вульгарным, ибо жизнь вульгарна и люди вульгарны, а писатель претендует на то, что он изображает жизнь. И вот этой-то вульгарности в Англии недостает миссис Вирджинии Вульф или во Франции – мсье Жану Жироду, зато она являет собой основополагающее достоинство Бальзака, Диккенса или Достоевского».

Если Хаксли недостаточно причастен к вульгарным чувствам, к заурядным человеческим страстям, это объясняется тем, что по своей склонности, совершенно естественной для человека науки, в том, что касается страстей людей или народов, его всегда привлекает поиск поддающихся измерению причин, которые позволили бы классифицировать их среди уже известных феноменов. Вообразите, к примеру, ужас какого-нибудь Паскаля перед «вечным безмолвием этих бесконечных пространств»[371]. Этот страх шокирует Хаксли не меньше, чем приводит в негодование Валери. Почему вдруг такая слабость, размышляют они оба, у столь могучего ума? И Хаксли немедленно находит физиологическое объяснение: «Потому что Паскаль болен…» Почему он так хочет помешать людям насладиться развлечением? Потому что лихорадка мешает ему самому найти в этом удовольствие. «Больное тело Паскаля было naturaliter christianum»[372].

Почему Бодлер ощущает, как над «поникшей головой свой черный флаг Мученье развевает»?[373] Потому что таково обычно похмельное состояние распутника при пробуждении… «Наши отцы говорили о подобных состояниях растерянности именно в физиологических терминах (сплин, черная желчь). Что касается виновного органа, то тут они, возможно, ошибались; но были правы, полагая, что за их состояние отвечает тот или иной орган».