Литературные портреты: волшебники и маги

– Недавно я узнал, что Хью теперь торгует кожей в Канпуре. Вы не представляете, как мне хочется его увидеть, пригласить его сюда за мой счет, чтобы он знал, что этот дом – его дом. Но это бессмысленно. Англоиндийцы давно переделали его на свой лад. Он, наверное, подумает, что мне что-то от него нужно, а я не вынесу такого отношения от сына моих старых друзей. Что происходит с этой страной, спрашиваю я вас?

Азиз присоединился к разговору:

– Зачем говорить об англичанах? Почему с ними надо либо дружить, либо не дружить? Давайте просто плюнем на них и возрадуемся жизни. Королева Виктория и миссис Баннистер были редким исключением, но обеих уже нет на свете.

– Нет, нет, – неожиданно отклонившись от своей темы, сказал Махмуд Али. – Дамы не похожи одна на другую.

Настроение собеседников изменилось, и они принялись вспоминать маленькие любезности и одолжения.

– Она очень искренне говорила „спасибо“, а когда я кашлял, наглотавшись пыли, предложила свою микстуру.

Хамидулла мог вспомнить и более весомые примеры помощи со стороны англичанок, но его собеседник, знакомый только с англоиндийцами, был вынужден для этого изо всех сил скрести по сусекам памяти и в конце концов сказал:

– Но конечно, все это исключения, а они не являются правилом. Бо́льшая часть женщин похожа на миссис Тертон, а ты, Азиз, знаешь, кто она такая.

Азиз этого не знал, но сказал, что знает. У него были и свои разочарования – представителю подчиненной расы было бы трудно их избежать. Допуская исключения, он соглашался с тем, что английские женщины высокомерны и корыстолюбивы. Разговор лишился своей живости, став скучным и нескончаемым.

Вошел слуга и объявил, что обед готов, но никто не обратил на него внимания. Азиз отпустил несколько колких замечаний в его адрес, при этом заодно досталось и слугам, а потом начал декламировать стихи – на персидском, на арабском. У Азиза была хорошая память, и он много читал, что было необычно для такого молодого человека; излюбленными его темами были упадок ислама и скоротечность любви. Сотрапезники слушали его с восторгом. Хамидулла и Мохаммед не уставали слушать слова, прекрасные слова; они вдыхали их, как живительную прохладу вечернего воздуха, не переставая анализировать услышанное. Индия, вернее, сотня Индий шептали им что-то под равнодушной луной, но сейчас им казалось, что Индия – одна и принадлежит только им и что они приобщаются к былому величию, слушая его торжественную погребальную песнь»[118].

Думаю, в этом отрывке вы также чувствуете разницу между Форстером и русскими писателями. Форстера роднят с ними простота, симпатия к страданиям других людей, но его симпатия не совсем той природы. В ней чувствуется легчайшая ирония, мягкая, но постоянная. Вирджиния Вульф замечает, что у русских авторов персонажи совершенно не смешны, а если в тексте, вышедшем из-под пера англичанина, например Голсуорси, такая ирония появляется, результаты ее катастрофичны. Тон повествования сразу становится неверным. Английскому читателю невыносимо такое отсутствие стыдливости. Даже у англичанина-мистика есть определенная примесь юмора; я имею в виду, что при всей серьезности в отношении людских страстей и людской борьбы англичане держат дистанцию, как будто смотрят на все это с другой планеты. Им постоянно необходимо чувство раздвоенности. С такой дистанции человеческие невзгоды кажутся такими незначительными, что важность, которую мы им придаем, обязательно окрашивается комичностью.

Некоторым из писателей необходимо даже полностью устраниться, и в лучших традициях великих классиков-юмористов они делают из трагического фарс. Из молодого поколения самым ярким примером такого свифтовского умонастроения является, думаю, Дэвид Гарнетт[119].

Гарнетт написал три книги: «Женщина-лисица», «Человек в зоологическом саду» и «Возвращение моряка». «Женщина-лисица» – это история новоиспеченного мужа, который гуляет по лесу, держа за руку свою жену. Неожиданно он слышит крик, оборачивается и видит, что в его руке – лисья лапка. Он знает, что лисица – это его жена, потому что узнаёт ее глаза. Он берет ее на руки, прячет за пазуху и несет домой. Какое-то время она сохраняет женские повадки, стыдливость; ей хочется носить жакетку, слушать стихи, музыку. Потом постепенно в ней проявляются лисьи черты. Она уходит жить с лисом в леса, рожает ему лисят, а несчастный муж относится к ним почти как к собственным детям. В результате она погибает во время псовой охоты.

Что все это означает? На самом деле то, что любовь по сути своей – чувство мощное, оно держит удар, который должен был бы его уничтожить. Наверное, это значит, что женские инстинкты могут быть сильнее любви. Данная тема почти невыносима или по меньшей мере болезненна, если ее раскрыть в традиционном романе, но благодаря юмору становится подвластна даже разумению англичанина.