Литературные портреты: волшебники и маги

Надо, кстати, признать, что за такой необходимостью уйти от реальности всегда скрывается сильное беспокойство. Нет сомнений, что на заднем плане всей этой релятивистской литературы, всего этого традиционного юмора мы можем заметить прозрачный знак вопроса, гигантский знак – такой, как на рисунке Макса Бирбома. В последнем романе Хаксли присутствуют одновременно и сильное беспокойство, и привлекательность подобных парадоксов. Форстер прекрасно описал странное состояние, когда мир этих существ, которые уже ни во что не верят, становится абсурдным, безответным, а их это не устраивает:

«В воздухе витала дружба, как будто обменялись рукопожатием гномы. Оба они, и мужчина, и женщина, отдавали лучшее, о чем мыслили; оба были разумными, честными, даже тонкими в своем разумении, они говорили на одном языке, сходились во мнении, и их не отделяли друг от друга ни возраст, ни пол. И однако, они были недовольны. Когда они в чем-то сходились. – „Надо еще немного пожить“, „Я не верю в Бога“, – от их слов будто исходили странные волны, как если бы мир несколько сдвинулся, чтобы заполнить неощутимую пустоту, или как если бы они видели свои движения с головокружительной высоты. Да, гномы, обменивающиеся рукопожатием, убеждающие друг друга в том, что они обладают одинаковыми знаниями. Они не думали, что ошибаются, потому что если честные люди думают, что ошибаются, то чувствуют себя не очень уверенно. Они не видели для себя никакой определенной цели после смерти и цели этой и не искали. Их идеи накрыла тень тени от мечты, тень эта была четко очерчена, а предметы вокруг них, казалось, являются вестниками иного мира»[120].

Некоторые ищут пристанище в католичестве, которому благодарны за то, что оно дает им четкие ответы. Все последние романы Мориса Бэринга[121], который постепенно превращается в одного из крупных английских писателей, заканчиваются встречей со священнослужителем. Я прочитаю вам короткий отрывок. Одна по природе своей честная, законопослушная, неверующая женщина во время войны изменила мужу; она узнает, что тот скоро вернется, хочет с ним развестись и, не в силах принять верное решение, обращается за советом к отцу Рендаллу (хотя она не католичка):

«– Скажите мне то, что вы сказали бы одной из ваших кающихся грешниц.

– Что ж, – сказал отец Рендалл, – если бы одна из моих кающихся грешниц поведала мне подобную историю, я бы ей сказал: „Я не могу вам посоветовать уйти от мужа, посоветовать разбить ему сердце или оставить ужасные воспоминания о матери в сердце ваших детей тоже не могу“.

– Значит, вы бы посоветовали мне остаться с мужем?

– Не колеблясь.

– Но остаться – значит рассказать ему правду. Я ему никогда не лгала. Он мне доверяет. Значит, каждая минута жизни превратится в ложь? Может быть, есть люди, которые так могут. Но я не смогу, и просить меня об этом не стоит.

– Я бы посоветовал своей кающейся грешнице, – спокойно продолжал отец Рендалл, – ничего не говорить мужу.

– Но для меня это бесчестье!

– На это я бы ответил: „Привыкайте к бесчестью, вы сами создали эту ситуацию, это часть вашего наказания“. Короче, впереди у вас лишь один путь – героическая жертвенность. Кстати, так происходит всегда. Любой иной путь приведет вас лишь к несчастьям.

– Но все чувства мужа ко мне основаны на том, что я всегда была с ним честна. Он это подсознательно чувствует. Если я стану играть роль, он почувствует и это.

– Что ж! Придется терпеть. Это тоже будет частью наказания.

– Вы, вероятно, правы, но я чувствую, что не могу. Если бы я принадлежала к вашей церкви, вы могли бы мне сказать: „Не важно, что вы думаете, церковь говорит, что в этом ваш долг“, но я не имею отношения к вашей церкви, у меня нет духовного наставника, я язычница, я вам уже говорила, отец мой…

– Прекрасно, вы говорите, что безбожница, а что, по вашему разумению, лежит в основе многобожия? В чем суть греческой трагедии?

– В жертве, – без колебаний ответила Фанни.

– Вот видите! – сказал отец Рендалл. – Так что, поверьте, каждый жертвенный поступок врачует наши раны, а каждый поступок эгоистический оставляет горький привкус – привкус пыли и золы. Прощайте.

– Прощайте, – ответила она, – помолитесь за меня»[122].

Если бы у нас было время, я бы постарался показать вам, что в английском театре есть те же черты, что и в романе. Но я могу лишь прочитать вам сцену из замечательной пьесы «Pleasure Garden»[123]. В этой пьесе также соседствуют мистический дух и научная культура, что так характерно для современной английской элиты. Действие происходит в одном из лондонских скверов; занавес поднимается, и мы видим сидящего на садовой скамейке Человека-который-курит, рядом с ним – Студент, который увлеченно читает книгу о повадках крабов.

«Человек-который-курит. Как крабы, интересно?