Литературный быт в позднесоветских декорациях

Делегация состояла из сплошных знаменитостей: Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Фазиль Ис­кандер, Олег Чухонцев... Любо-дорого было наблю­дать за Фазилем — он ходил, окруженный толпой восторженных земляков, и, казалось, не мог нагово­риться на родном языке, на глазах становясь нераз­личимо похожим на всех своих земляков и утрачивая неповторимый индивидуальный облик. Незадолго до поездки он принес мне в «Дружбу» почитать своего «Сандро из Чегема», полностью изданного по-русски на Западе, когда мы еще довольствовались отрывка­ми. Я наслаждался его прозой и, честно говоря, даже не знал, что он пишет стихи. Он оказался незауряд­ным русским поэтом, со склонностью к философич­ности и парадоксам. Узнав об этом, я буквально си­лой вытянул из него подборку (стихотворство, как мне тогда показалось, уже не слишком его интересовало.) Остальные поэты держались достаточно замкнуто, быть может, усматривая друг в друге в подобных кол­лективных поездках скорее соперников, нежели со­товарищей по литературному цеху. Что дело обстояло именно так, меня убедил один смешной эпизод.

На следующий день после приезда делегация устроила большой поэтический концерт в сухумском Доме культуры. Заправлял программой Юрий Во­ронов, поэт-фронтовик, один из секретарей москов­ского Союза писателей. Поэтам-лирикам на таких вечерах я всегда завидовал — прочел несколько стихотворений и свободен. Перед вечером в Доме культуры поэты договорились прочитать на сцене по одному стихотворению. Я об этой договоренности не знал. Критиков, кроме меня, в делегации не бы­ло, но разводить на вечере разговоры о состоянии советской поэзии я, будучи в здравом уме и ясной памяти, конечно, не собирался и радовался тому, что раз в жизни тоже отделаюсь чтением стихов, а потому взял с собой целую пачку еще не опубликованных стихотворений из редакционного портфеля.

На сцене сидели одни корифеи. «Рядовые» поэты появлялись из-за кулис. Зал был полон, хотя партер и ложи не «блистали» — народ заходил прямо с улицы, подчас даже не разобравшись в сути зрелища, но это не умаляло значения литературного концерта: та­кое количество поэтов на один квадратный метр зем­ли Абхазия, надо полагать, видела не часто. Я бодро топтался за сценой со своими бумагами. Вдруг в ком­нату президиума вошел взволнованный Воронов. «Вадим Евгеньевич, — сказал он, подойдя ко мне, тихим голосом, чтобы не привлекать внимания, — по­эты не хотят, чтобы вы читали». Мне показалось, что я ослышался. Потом лихорадочно мелькнула мысль, которая, будучи сформулированной, выглядела бы, наверное, очень смешно: «За что они со мной так?» Однако Воронов объяснил: «Все договорились читать по одному стихотворению, а вы хотите несколько сразу за нескольких поэтов». С трудом собрав раз­давшиеся мысли, я сказал единственное, что мне пришло в голову: «Тогда я прочту Ивана Тарбу». Тарба был известным абхазским поэтом, «Дружба» не раз его печатала, и мне показалось, что в Абхазии это бу­дет самым изящным выходом из положения. «Тарбу нельзя! — воздел руки к небу Воронов. — Он ведь сам у нас выступает, и получится, что он представлен дву­мя стихотворениями!» И с этими словами вытолкнул меня на сцену. Не помню, что я там в полубессозна­тельном состоянии бормотал, не процитировав ни одной поэтической строки из своего портфеля...

На третий и последний день пребывания в госте­приимном Сухуми вся делегация была приглашена на обед к Баграту Шинкубе. Шинкуба был «главным» в советской иерархии писателем Абхазии, чьи звания и степени трудно поддавались перечислению: поэтом и прозаиком, автором исторического романа и рома­нов в стихах, журналистом, ученым и переводчиком русской и зарубежной классики на абхазский язык, лауреатом всевозможных премий и депутатом Вер­ховных Советов СССР, Грузии и Абхазии; он долго возглавлял Союз писателей Абхазии и в течение двух десятилетий был президентом республики. Фактиче­ски это был роскошно обставленный государствен­ный прием — нас повезли в родное село Шинкубы Члоу, расположившееся в живописном ущелье, где был раскинут огромный шатер с накрытыми стола­ми. Вдоль столов курсировали прелестные пейзанки в национальных нарядах, а около входа в шатер, под­бадривая членов делегации, рычал на привязи всам­делишный медведь.