Указанный Жиль имел несчастье попасть под подозрение в торговле запрещенными книгами, из‐за чего его силой задержали и заключили в тюрьму. В тюрьме он провел почти два месяца. Затем, ввиду оправдания, получил свободу.
Стенания множились и множились: опасные для дела задержки с поставками, непомерные транспортные расходы, разорительные тарифы на почтовые услуги… Все, что могло хоть как-то касаться профессии разъездного торговца, оборачивалось против Жиля, и нигде в том не было его вины.
Маловероятно, чтобы суд счел эти аргументы убедительными. Семь месяцев спустя он получил докладную записку о деле другого обанкротившегося бродячего торговца, присланную тем же нотариусом с того же адреса, с текстом, повторявшимся едва ли не слово в слово231
. Ни один из этих документов не следует понимать буквально. Ни один не дает ясного представления о том, что представляла из себя разъездная торговля книгами. Разъездные торговцы встречаются в бумагах изредка и вскользь – в полицейских отчетах, бумагах, касающихся банкротства, деловой переписке – и только в исключительных случаях им дан голос: в виде нескольких фраз, нацарапанных на листе бумаги. Однако в годы, предшествующие революции, они и были теми людьми, которые позволяли предложению встретиться со спросом в самых отдаленных для тогдашней книжной торговли местах.Глава 11
Блуа, Орлеан, Дижон. Верхи и низы книжного рынка в сердце Франции
Фаварже по-прежнему был доволен новой лошадью и торопился попасть домой: путь его лежал теперь на восток через центральную Францию, через наиболее живописные ее места. Дорога вела его из Лудёна к Сомюру, Шинону, Туру, Амбуазу, Блуа, Орлеану и Дижону мимо виноградников, пастбищ и речных берегов, увенчанных замками. Но на дворе стоял ноябрь, и было холодно. Гроздьев на лозах уже не осталось, многие замки совсем обветшали, а дороги по-прежнему были ужасны.
Фаварже проезжал места, напоминавшие ему о славном XVI столетии, когда Долина Луары была центром всего королевства. Суверены со своими дворами переезжали из замка в замок, распространяя тот образ жизни, который постепенно стал ассоциироваться с французской цивилизацией как таковой: куртуазность, галантность, рафинированность, умение радоваться хорошему вину и хорошей еде и мастерское владение языком, который столь многим обязан величайшему писателю Луары, Франсуа Рабле232
. Впрочем, этот культурный код принадлежал элите и не распространялся далеко за ее пределы. Вероятнее всего, он не был знаком Фаварже, который еще в Ла-Рошели сообщил Жану Рансону, что лишен каких бы то ни было артистических талантов. По крайней мере таких, которыми можно блистать в буржуазной гостиной. Судя по письмам, его основная забота состояла в том, чтобы добраться до Нёвшателя прежде, чем ляжет снег233.Хотя указания, полученные от