Любимые застольные песни

«Сестра брату жалилась…»

Сестра брату жалилась,

Жалобилась и кланялась,

Сестра брату милому,

Брату милому, родимому:

— Ты ступай, сударь брателко,

По поветям тесовым,

По мостам по калиновым,

По полам по дубовым,

Дойди, доступи, брателко,

До столов до дубовых,

Скатертей до берчатныих,

До хлеба до ситного,

Пирогов до крупичатых,

До пива до пьяного,

До вина до зеленого.

Да бей челом, не кланяйся,

Да лукавому сватовцу,

Да лукавому, вилявому,

Еще змей семиглавому,

Семигла-семикостому,

Семико-семихвостому.

Он ходил да кулавился

Не путем, не дорогою,

Он тропами звериными,

Хоботами змеиными.

Он хвалил да нахваливал

Чужу дальнюю сторону,

Да злодейку незнакомую

Да чужа сына отецкого:

Много хлеба стоялого,

Много денег лежалых,

Да скота много рогатого,

Живота много, богачества,

Да чужая деревнюшка,

Чужо поле изнасеяно

Да горохом горожено,

Черносливом поливано

Да камкой покрывано.

Не жила млада, споведала,

Все житье спроведала:

У чужа сына отецкого

Нету хлеба стоялого,

Нету денег лежалых,

Скота нету рогатого,

Живота нету, богачества,

Чужо поле не насеяно,

Да горем огорожено,

Да слезами поливано,

Да печалью покрывано,

Да кабы тебе, сватовец

Да за эту за выслугу

Привязалась вёшница,

Тебе вёшница, икотница,

Тебе ровно на три года;

Да трясло бы тя, потрясывало,

Выше печи выбрасывало,

В потолок поколачивало;

На печи не согретися

Под семью тебе шубами,

Под восьмой одевальницей,

Под девятой поддевальницей.

Под десятым парусинничком;

Да скрозь печь провалитися,

Во щах заваритися;

За столами дубовыми

Нашим пивом залитися

Да вином захлебнутися,

Куском мяса подавитися.

Куском мяса подавитися,

Пирогом заколотися.

Да еще тебе не мало ли:

С нашей лестницы свалится,

Да руку, ногу выставить,

Голову тебе выломить.

«Соловей мой, соловей…»

Соловей мой, соловей!

Голосистый соловей!

Ты куда, куда летишь,

Где всю ночку пропоешь?

Кто-то, бедная, как я,

Ночь прослушает тебя,

Не смыкаючи очей,

Утопаючи в слезах?

Ты лети, мой соловей,

Хоть за тридевять земель,

Хоть за синие моря,

На чужие берега;

Побывай во всех странах,

В деревнях и городах:

Не найти тебе нигде

Горемычнее меня.

У меня ли, у младой,

Дорог жемчуг на груди,

У меня ли, у младой,

Жар-колечко на руке,

У меня ли, у младой,

В сердце миленький дружок.

В день осенний на груди

Крупный жемчуг потускнел,

В зимню ночку на руке

Распаялося кольцо,

И как нынешней весной

Разлюбил меня милой.

«У церкви стояли кареты…»

У церкви стояли кареты,

Там пышная свадьба была.

Все гости роскошно одеты,

На лицах их радость была.

Невеста была в белом платье,

Букет был приколот из роз.

Она на святое распятье

С тоскою взирала сквозь слез.

Горели венчальные свечи,

Невеста стояла бледна.

Священнику клятвенной речи

Сказать не хотела она.

Я видел, как бледный румянец

Покрыл молодое лицо,

Когда ей священник на палец

Надел золотое кольцо.

Из глаз ее быстрые слезы

Ручьем по лицу потекли.

Завяли прекрасные розы,

Напрасно их так берегли.

Я слышал, в толпе говорили:

«Жених неприглядный такой.

Напрасно девицу сгубили!» —

И вышел я вслед за толпой.

«Тройка мчится, тройка скачет…»

Тройка мчится, тройка скачет,

Рвется снег из-под копыт,

Колокольчик звонко плачет,

То хохочет, то звенит.

Еду, еду,

Еду к ней,

Еду к любушке

Своей.

Кто сей путник и отколе

И далек ли путь ему?

По неволе иль по воле

Мчится он в ночную тьму?

Еду, еду,

Еду к ней,

Еду к любушке

Своей.

Вот вдали село большое,

Сразу ожил мой ямщик,

Песней звонкой, удалою

Залился он в тот же миг.

Еду, еду,

Еду к ней,

Еду к любушке

Своей.

Тпру! И тройка вдруг осела

У знакомого крыльца,

Красна девица влетела

И целует молодца.

Еду, еду,

Еду к ней,

Еду к любушке

Своей.

«На заре ты ее не буди…»

На заре ты ее не буди,

На заре она сладко так спит;

Утро дышит у ней на груди,

Ярко пышет на ямках ланит.

И подушка ее горяча,

И горяч утомительный сон,

И, чернеясь, бегут от плеча

Косы лентой с обеих сторон.

А вчера у окна ввечеру

Долго, долго сидела она

И следила по тучам игру,

Что, скользя, затевала луна.

И чем ярче играла луна,

И чем громче свистел соловей,

Все бледней становилась она,

Сердце билось больней и больней.

Оттого-то на юной груди,

На ланитах так утро горит,

Не буди ж ты ее, не буди,

На заре она сладко так спит!

«Я о прошлом теперь не мечтаю…»

Я о прошлом теперь не мечтаю,

И мне прошлого больше не жаль.

Только много и много напомнит

Эта темно-вишневая шаль.

В этой шали я с ним повстречалась,

И любимой меня он назвал,

Я стыдливо лицо закрывала,

А он нежно меня целовал!

Говорил мне: «Прощай, дорогая,

Расставаться с тобою мне жаль.

Как к лицу тебе, слышишь, родная,

Эта темно-вишневая шаль!»

Я о прошлом уже не мечтаю,

Только сердце затмила печаль,

И я молча к груди прижимаю

Эту темно-вишневую шаль.

«— Миленький ты мой…»

— Миленький ты мой,

Возьми меня с собой!

Там, в краю далеком,

Буду тебе женой.

— Милая моя,

Взял бы я тебя,

Но там в краю далеком,

Есть у меня жена.

— Миленький ты мой,

Возьми меня с собой!

Там в краю далеком

Буду тебе сестрой.

— Милая моя,

Взял бы я тебя.

Но там, в краю далеком,

Есть у меня сестра.

— Миленький ты мой,

Возьми меня с собой!

Там, в краю далеком,

Буде тебе чужой.

— Милая моя,