Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств

«Первое, что я ему сказала, когда он предложение сделал, — я не буду готовить, стирать, убирать, это не для меня. Я всегда хотела работать, зарабатывать свои деньги. Так что ты мне ничего не должен — но и я тебе». «Я всегда был против вот этого „мужчина должен“, „женщина должна“… Никто никому ничего не должен».

Именно за этой неоднократно повторяемой мантрой скрывается ужас перед возвращением в ту самую грязную кухню с бельем на веревке. «Никто никому» — это одновременно и заклинание духов прошлого, и самосбывающееся пророчество. Мы не будем есть майонез, вешать ковры на стены и выходить замуж в 19! Мы не будем делать аборты, жить на одну зарплату и шептать детям «папа занят». Бедные наши родители, они все время были кому-то что-то должны — то трешку до зарплаты, то тюльпаны на Восьмое марта, то на дачу по выходным. А у нас — никто никому ничего не должен. Четыре отрицания в формулировке из пяти слов, одно из которых — глагол долженствования.

У этой формулы нет субъекта и объекта — есть только жесткий императив. Не лично «я» не должен что-то конкретное лично «тебе», а вообще никто никому ничего. Стоит оступиться — и руки уже ловят пустоту. Могу ли я ждать помощи, поддержки, просто участия от другого? Могу ли я эту помощь, поддержку, участие оказать?

Поп-психология обещает, что на месте удаленного, как гнилой зуб, «должен» обязательно проклюнется и расцветет могучее «хочу» — «Хочу и буду!», — но его нет как нет. В вакууме не может сформироваться полноценного желания, а способен вырасти только рефлекторный протест — не делать того, чего от тебя ждет воображаемый Другой; как в невесомости — еще оттолкнешься от стены ногой, но поймать предмет, болтающийся в воздухе, куда труднее. На зоне комфорта удивительно трудно мечтать: ведь любая фантазия, дозрев до своего часа, прорастает импульсом к необходимости исполнения. Заехать за ней с работы, купить ему в дом хлеба, выгулять ее собаку — ничего не получается без «должно встать и сделать», а если «должно» — само по себе «не должно», желание обнуляется. Желать — значит привязываться. А «не привязываться» — это третье и едва ли не главное понятие зоны комфорта.

Понятие третье: не привязываться!

«Для меня главное, чтобы в отношениях не возникало созависимости» — эта фраза кочует из одного интервью в другое. «Созависимость» — это страшное слово, черная метка «токсичных» отношений, смертельный диагноз.

«Созависимость» — термин, изначально разработанный психологами и социальными работниками в работе с парт­нерами алко- и наркозависимых. Он пьет — а ты прячешь бутылку. Она украла последнюю тысячу, чтобы купить травы, — а ты ее жалеешь. Вы торчите вместе — тебе не хочется, но будет еще хуже, если он пойдет к дружкам или сдохнет от передозировки в одиночку. Созависимость — это зависимость двоих от какой-то третьей субстанции или привычки.

Но инстаблогеры забыли нам об этом рассказать, и вот мы уже сжимаем зубы, чтобы вытравить из себя самое беззащитное, нежное и неистребимое — понятную человеческую зависимость от ее настроений и его безумных командировок, от неотвеченных звонков и забытых дат, зависимость от запаха его свитера и ее пижамы.

«Состоявшиеся» по схеме Лабковского люди отказывают друг другу в праве на помощь — и в праве на слабость. Но неистребимая человеческая потребность в тепле гонит их туда, где за сентиментальность, привязанность и — о ужас — готовность взять на себя чужие проблемы их никто не осудит. Они заказывают протезы для больного кота и возят его в клинику на другой конец страны до тех пор, пока тот не пробежит по коридору на собственных лапах. Они толкают по разбитому асфальту коляски с детьми-инвалидами. Они спасают реки. Они ходят в спортивный зал и совершенно безвозмездно тренируют тощих ботаников.

Забота, тепло, привязанность, даже любовь никуда не пропали, но они оказались вытеснены туда, где зависимость одних от других считается нормой: отношения очевидно слабого с очевидно сильным. Признать же зависимость двух взрослых людей друг от друга кажется многим совершенно невозможным, вариантом «абьюза». Говоря «никто никому ничего не должен», мужчины и женщины хотят сказать «я не абьюзер, и она не тряпка», но оказываются как будто под давлением новой терминологической — а отсюда и онтологической — несвободы. ***

На зоне комфорта нельзя промахиваться и давать слабину. Чуть оступился — и уже готов потерять баланс инвестиций в отношения, стать или зависимым и слабым, или, наоборот, заскучать, стать ко всему равнодушным. И, как на любой зоне, на зоне комфорта одновременно и в равной степени и мечтают об освобождении, и боятся его. «Конечно, это не навсегда, — говорят наши собеседники. — Может быть, когда-нибудь я встречу такого человека, с которым будет вот это «ах!», и я все для него брошу».