С точки зрения социального антрополога, брак с собой — это классический обряд перехода, состоящий из трех фаз: выход из прежнего состояния, промежуточный статус и включение в состояние новое. Первая стадия — символическая смерть — необходима для избавления от связей, которые «больше не приносят блага». Вторая посвящена культивации любви к себе через специальные техники: например, адресованные самим себе письма и стихи. И, наконец, третья — вишенка на торте — сама церемония бракосочетания, призванная закрепить священный союз между Тобой и Тобой.
Двигаясь через эти стадии, я все больше уходила от антропологии — изучения жизней других через их блоги и дискуссии в группе — к автоэтнографии, то есть анализу и описанию собственных чувств. Первый раз чувства нахлынули на меня на второй неделе курса, когда я заперлась в ванной, чтобы совершить ритуал под названием «Взгляд в Душу». Инструкции, присланные коучем накануне, выглядели так:
Уставившись на свое отражение, я с трудом удерживала взгляд на собственной физиономии — задний план с покосившейся башней из рулонов туалетной бумаги и горой стирки заметно отвлекал от этой миссии. Через несколько секунд мне стало нехорошо, я почувствовала нечто напоминающее панику, которая нередко со мной случается в самолетах и лифтах. Меньше всего на свете мне хотелось оставаться в этом помещении одной, мне хотелось сбежать — и быстро. Мне было срочно необходимо прижаться щекой к кому-то близкому — к мужу, маме, детям, школьному другу на том конце Атлантического океана — и почувствовать, как их руки смыкаются у меня на спине. Операцию «Взгляд в Душу» я бессовестно провалила.
Похожее ощущение случилось со мной через несколько дней, когда я начала «избавляться от связей, больше не приносящих блага», — задание на третью неделю курса. Вместе с подругой — художницей-перформансисткой Анной Семеновой-Ганц — мы устроили День архивирования отношений. Для начала мы провели несколько часов, собирая по дому старые открытки, исцарапанные CD и прочие следы былых романтических эскапад. Затем все артефакты пережитых мной любовей — счастливых и несчастливых — были выложены на обеденном столе. Один за другим Аня складывала их в пластиковые пакеты и надписывала бирки: «Серебряная сережка с кораллом, была надета на первое свиданиес К.», «Записка от Р., оставленная за три дня до свадьбы», «Издание Ханны Арендт, подаренное Н. на день рождения».
Облаченная в белый халат и латексные перчатки, Аня выглядела как патологоанатом, изучающий останки моей любовной жизни. В ее руках эти осколки превращались в безжизненные ископаемые, которые и в самом деле уже не могли принести мне никакого «блага». Церемония, призванная освободить в моей душе место для «подлинной любви» — то есть любви к себе, — катапультировала меня в бездонное одиночество. Вместо того чтобы почувствовать себя «свободной» от «ненужных» связей, я чувствовала себя опустошенной, лишенной всех тех завитков и царапинок, которые делали из меня — меня.
«Правильная», независимая ни от кого любовь к себе никак не хотела поддаваться. Как я ни старалась, мне все еще нужны были другие люди, чтобы почувствовать себя настоящей, не говоря уже о любимой. Мне все еще хотелось разделить ужин при свечах (задание восьмой недели) с кем-то другим. Мне все еще казалось, что писать любовное письмо себе (седьмая неделя) было таким же абсурдом, как переименовать «К Элизе» в «К Людвигу». Но шаг за шагом я начинала понимать: женитьба на себе — снятая на видео при помощи палки для селфи — это идеальное воплощение самых сокровенных, самых больших ожиданий от любви. ***