Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств

«Все чувствуют угрозу; одни — от большинства, другие — от меньшинства. Те и другие при очень разных шансах на самореализацию страдают от страха перед неполнотой своего коллективного бытия», — пишет немецкий социолог Хайнц Буде [102]. Необходимость непрестанного контроля над телесными прикосновениями возникла с исчезновением соприкосновений социальных. C ослаблением, а то и с исчезновением традиционных социальных институтов, прежде определявших траекторию человеческой жизни, — семьи, церкви, соседских общин, локализованного профессионального сообщества — интимные отношения все больше становятся сценой, на которой разыгрываются наши битвы за идентичность, за статус и за признание. Когда рынок труда все больше держится на аутсорсинге, когда глобальные политические процессы запускаются анонимными ботами в фейсбуке, а Сири знает, куда каждый из нас зашел по дороге с работы домой, когда в нашей жизни все меньше социальных и экономических гарантий, а будущее все больше расплывается в неизвестности, собственная спальня кажется последним оплотом контроля, последним местом, где уж точно все зависит только от нас.

Контроль над отношениями — от пролистывания Tinder до выбора спутника жизни — становится тем инструментом, с помощью которого современные мужчины и женщины утверждают в мире свою индивидуальность и свою зрелость: зрелость, понятую в традициях Просвещения как способность и необходимость решать за себя. Именно по­этому сексуальное домогательство — это не просто серьезная травма и глубокая рана. Напротив: изнасилование — акт не только сексуального, но и социального надругательства; акт лишения идентичности и ощущения способности управлять своей жизнью.

Сложность создания сексуального — или интимного — договора лежит не непосредственно в сфере сексуального — она вытекает из фрагментации социального. Размывание профессиональных структур, дробление семей, утечка личных данных — гора современных рисков столь огромна, что при столкновении с ней мы рефлекторно хватаемся за то, что кажется ближе всего, — за тело, за этот последний оплот нашей агентности. Этот мир исчезающих соприкосновений социолог Ева Иллуз называет «обществом негативных социальных отношений» [103]: обществом, где распад связей — явление более повсеместное, легитимное и ожидаемое, чем их формирование и жизнеспособность. «Негативные отношения» не значит «плохие отношения». Это отношения, стремящиеся к нулю, отношения, подчиненные императиву самоизоляции — императиву, достигшему своего абсолютного воплощения во время пандемии коронавируса, разразившейся в начале 2020 года и полностью перевернувшей ход привычной жизни в городах Европы, Азии и США. ***

Пандемия — точнее, способы реагирования на нее — обнажила и обострила самые разные социальные процессы, структуры и нормы. И хотя у карантина и запрета на прикосновения есть свои непреложные санитарные основания, в способе их применения, в дебатах по их поводу и в оценке их последствий отчетливо проступает представление о «правильном» субъекте нашей эпохи.

Введение карантинных мер сопровождалось двумя важными допущениями, самоочевидными как для авторов популярного слогана «Stay the fuck home», так и для правительств многих стран. Допущение первое: самоизоляция является формой проявления солидарности. Допущение второе: самоизоляция доступна каждому. Таким образом, подразумевалось, что любой гражданин, вне зависимости от возраста, социального класса, дохода и индивидуальных особенностей, может стать образцом добродетели, не вставая с дивана. И наоборот: всякий, встающий с дивана — и осуществляющий передвижения и контакты с другими людьми, — автоматически является недобродетельным, «социально безответственным» и нарушающим всеобщую солидарность.

Это допущение оказалось ошибочным — и уж точно не самоочевидным: как выяснилось, самоизоляция и отказ от контактов подразумевают наличие большого (и разнообразного!) спектра ресурсов. Как минимум, для самоизоляции нужно место: банальная жилплощадь, те самые четыре стены, где можно добродетельно лежать на диване, помогая обществу. Кроме того, необходим доступ к системам, обеспечивающим даже не качество жизни, а ее биологическое протекание. На каждого изолированного должен найтись кто-то, готовый приносить продукты и лекарства, выносить мусор и защищать от насилия. Немецкие теологи Андреас Хеллгерман и Юлия Лис отмечают: