Любовь: сделай сам. Как мы стали менеджерами своих чувств

Коронавирусному кризису необходим субъект, хорошо знакомый нам из неолиберальной повседневности: атомизированный, изолированный, предоставленный сам себе. <…> В меньшей степени подвержен риску — и является источником риска — тот, кто реализует свои «социальные контакты», не покидая своего дома, своей квартиры, своего места перед монитором компьютера. <…> И именно этот неолиберальный дигитальный субъект лучше всех справляется с капиталистической повседневностью — не только в ходе пандемии, но и в целом[104].

С введением карантина внезапно выяснилось, что далеко не все люди и социальные группы соответствуют этим условиям — и речь идет не только о бездомных, обитателях разного рода казенных домов и фавел или о детях из неблагополучных семей, оказавшихся запертых со своими пьющими родителями в четырех стенах. Целые секторы занятости, зависящие от непосредственной работы с телом, оказались в ситуации глубокого кризиса, а дискурс «критически важной инфраструктуры» разделил телесно обусловленный труд на полезный и бесполезный. Телесность одних — врачей, медсестер, продавцов в супермаркетах, полицейских, пожарных — стала предметом героизации; их тела получили легитимное право соприкасаться с другими телами. Телесность других — артистов, строителей, парикмахеров и визажистов, массажистов, секс-работников — оказалась в мгновение ока стерта из публичного дискурса. Многим из них карантин в очередной раз дал понять маргинальность их места в обществе, маргинальность деятельности, которая не может быть сведена к дигитальному аватару на удаленке. Кристина Марлен, известная берлинская секс-просветительница, перформансистка и журналистка, открыто называющая себя Hure — «шлюха», — пишет на своей странице в фейсбуке:

Я стала шлюхой, потому что прикосновения, телесный контакт значат для меня больше, чем приятное времяпрепровождение. <…> Я чувствую свое тело, только когда к нему кто-то прикасается, или когда я прикасаюсь к кому-то. <…> Для таких, как я, происходящее сейчас — это страшный сон. <…> Я парализована и чувствую, что с каждым днем теряю рассудок. <…> По радио я слышу предложения о том, как организовать работу в режиме хоум-­офис. Самое важное: сохранить привычный рабочий ритм и привычные процессы. И что я должна сделать? Облачиться в латексное платье и засесть за письмен­ный стол, чтобы ответить на письма клиентов, которые что-то не спешат записываться на прием? Подвесить себя саму в гостиной? Или, может быть, привязать ремнями пару плюшевых медведей? Время от времени вводить в себя дилдо и делать фейс-ситтинг с мягкими игрушками? Проводить дыхательную и процессуальную терапию с котом?[105]

Однако не только представители прекаризированных сфер занятости, но и сам средний класс — тот самый «дигитальный субъект» — внезапно обнаружил, что атлант, расправивший плечи и убежденный в идее «Каждый сам за себя», стоит на глиняных ногах. Журналист Елена Бабакова пишет: