Я боюсь заболеть, мой друг, мне сегодня так грустно. Уже более двух часов я ни разу не улыбнулся, а все потому, что моя душа полна тем, что я услышал. В ожидании начала комедии я отправился погулять по Люксембургскому саду. Женщина, недурная собой, бродила одна по отдаленной аллее; я по рассеянности или еще почему-то поспешил за милой мечтательницей и прошел позади двух мужчин, сидевших на уединенной скамейке. Один из них держал в руке платок. «Ах, — воскликнул он печально, — я думал, он любит меня, жестокий, а он заставляет меня смертельно тревожиться!» Мой дорогой шевалье, голос этого человека поразил меня. Я оставил женщину, которую почти догнал, вернулся и стал смотреть на друзей, слишком занятых разговором, чтобы меня заметить. Фоблас, тот из них, который жаловался и плакал, был ваш отец! Другого я несколько раз встречал у вас; если это был не господин дю Портай, то кто-то очень на него похожий. Мой друг, барон плакал... Это до того расстроило меня, что я совсем оставил мысль о моей прелестной дичи. Я вернулся домой, чтобы написать вам. Фоблас, у меня врожденное расположение к хорошеньким женщинам, я готов по случаю жертвовать многим, лишь бы добиться благосклонности той, которая нравится мне. Но существует долг! Я допускаю, что ради Софи можно совершать проступки, однако ваш отец плакал! Шевалье, подумайте об этом.
Я несколько мгновений размышлял; потом, позвав незнакомца, сказал:
— Передайте тому, кто вас послал, что я отвечу завтра.
Не дожидаясь полуночи, я спустился в сад, но мое нетерпение не могло ускорить движение стрелок монастырских часов. Две очаровательные затворницы пришли в назначенное время. Едва послышался голос Дерневаля, Доротея побежала к нему, и они ушли. Но, к моему удивлению, уже через полчаса они вернулись.
— Шевалье, — обратилась ко мне Доротея, — вам известна тайна моей жизни, но я должна рассказать вам всю историю нашей долгой несчастной любви.
Она начала свою повесть, проливая потоки слез*
.— Успокойся, моя дорогая, не плачь! — воскликнул Дерневаль. — Тебе недолго осталось томиться, скоро я вырву тебя из неволи, скоро твои недостойные родители дрогнут при виде счастья, которому они будут уже не в состоянии помешать. Вы, шевалье, — продолжал он с жаром, — вы, тронутый нашими бедами, поможете нам положить им конец. Благодарю случай, который дал мне друга, брата по оружию, такого товарища, как вы. Нами руководят одинаковые желания, мы делим приблизительно одни и те же опасности, мы обретем силу в союзе. Враги Доротеи — ваши враги, а я клянусь вечно ненавидеть недругов Софи, и горе тому, кто помешает любви, которую мы с вами оберегаем.
— Дерневаль, я согласен.
Я поцеловал Доротею, Дерневаль поцеловал Софи.
Не было четырех утра, когда я вернулся в свой флигель. Однако я постучался к моему домохозяину; я разбудил Фремона и сказал, что важное дело заставляет меня вернуться в деревню, что, может быть, я не скоро приеду обратно, но оставляю за собой его флигель, желая иметь надежное пристанище в Париже.
Еще не пробило пяти, а я был уже у Розамбера. Слуги не хотели будить графа, который только что улегся, но я так бранился, что самый смелый из них пошел доложить графу, что его желает видеть какая-то женщина.
— В такое время? Пусть убирается к черту! Постой-постой... Она хороша собой?
— Да, сударь.
— Это другое дело, не так уж и рано, пусть войдет. Э, да это госпожа Фирмен! Вторая шутка не хуже первой! — Он бросился мне на шею. — Кажется, мое письмо...
— Розамбер, велите дать мне мужское платье; я сейчас же отправлюсь к господину дю Портаю.