— Нет, я не забываю о нем, нет. Оно, конечно, велико, но продлится недолго. Завтра же... А нет, отец, сегодня же!.. Ах, простите, я сам не знаю, что говорю. Вы хотите выйти здесь? Вы идете к Аделаиде?
— Да.
— Я не пойду в приемную в этом наряде; я вернусь домой, переоденусь и потом... Прощайте, отец. О вы, которого я люблю так же, как ее, прощайте!
— Как, мой друг, разве ты не придешь в монастырь?
— В монастырь? Ах, да-да. Отец, поцелуйте же меня и простите за все огорчения, которые я вам причинил!
— От всего сердца, мой друг, но прошу тебя...
— Право, я хотел бы быть благоразумным, но я увлекаюсь. Вы поцелуете от меня мою сестру, правда?
— Ты сам сделаешь это.
— Да, отец, но завтра!
— Что он говорит! Не сходишь ли ты с ума?
— Да, правда, я говорю не думая, прощайте, мне жаль расстаться с вами. Через час вы получите обо мне известие.
Я подъехал к нашему дому. Жасмен караулил у дверей. Лакей улыбнулся, увидев меня в обличье девушки, и сказал, что сегодня утром госпожа де Мондезир дважды присылала узнать, не вернулся ли я из деревни, и просила меня сразу по приезде навестить ее.
— Прекрасно, это входит в мои планы. Жасмен, причеши меня.
— Сделать мужскую прическу, мадемуазель?
— Да-да!
Он быстро исполнил приказание.
— Жасмен, перо, чернил, бумаги, скорее!
— Хорошо.
— Пока я буду писать, приготовь все необходимое; я переоденусь с головы до ног.
— В мужское платье, мадемуазель?
— Ну да, конечно. Потом ты приготовишь лошадей себе и мне.
— Я поеду с господином шевалье?
— Да.
— Тем лучше. Я повеселюсь.
— Жасмен, не забудь мою шпагу.
— Ах, как жаль. Нехорошо, если мы поедем драться, потому что мы опять кого-нибудь убьем. Я так и вижу, как этот бедный маленький маркиз... бац и упал на землю! Впрочем, он сам виноват, вы его щадили, а он бросался так, что страшно было смотреть. Если он не умер, то, вероятно, потому, что его душа пряталась у него в печенках.
— Черт возьми, Жасмен, поторопись, нам нельзя терять ни минуты! И не смей болтать.
— Я скорее дам себя повесить, чем выдам вас.
Я написал отцу, сообщив все о месте, где скрывалась Софи, и закончил так:
Поезжайте, отец мой, поезжайте к ней, умоляю вас, сейчас же поспешите во Фромонвиль. Не дайте дю Портаю снова ускользнуть. Что бы ни руководило им, повидайтесь с моим тестем, поговорите с ним, упросите его. Для того, чтобы он отдал нам свою прекрасную дочь, возьмите с собою мою милую Аделаиду, ради бога, возьмите ее с собой. Подруги будут так рады свидеться! Пусть присутствие Аделаиды скажет Софи о возвращении Фобласа. Пусть чистые ласки сестры подготовят ее к нежным порывам брата, которого она обожает и который боготворит ее. Но пощадите чувствительную Софи, отец, постарайтесь употребить все силы, чтобы не напугать ее, чтобы она спокойно узнала о нашем близком свидании! Ведь сейчас она в отчаянии, и радость может ее убить. Отец, в ваши руки я отдаю мои бесценные надежды. Я вверяю вам самое достойное уважения, самое прелестное, самое лучшее создание на всем белом свете, я вверяю вам мою любовь.
Почему я не могу сам немедленно полететь во Фромонвиль? Увы, я еду в другое место. Нужно ли вам объяснять, какое необходимое, неотложное дело заставляет меня уехать? Однако не тревожьтесь, завтра до полудня я буду рядом с моим отцом и моей женой; клянусь в этом ее и вашим именем!
Я оделся, запечатал письмо, поручил слуге отнести его в монастырь и передать господину де Белькуру. Жасмен получил приказание отправиться к заставе Сен-Мартен и ожидать меня там; сам же я поспешил к госпоже де Мондезир.
У Жюстины я застал не госпожу де Б., а виконта де Флорвиля.
— Наконец-то вы приехали! — воскликнул он.