— Боже, — кричала она, — люди в масках! Значит, все кончено. Они не могли его победить и предательски зарезали его! Ах, — воскликнула она с радостью, — вот он, вот он! — Потом печальным тоном прибавила: — Значит, это правда, вы бесчеловечно воспользовались тем, что я уснула!
Маркиза шепотом спросила меня, не маленькая ли это графиня. Я ответил «да» и бросился в объятия моей возлюбленной.
— Всё уже позади? — спросила она. — Я слышала выстрелы. Что за люди остановили меня? Ведь вы должны были драться на шпагах. Я дрожу, мне страшно. Где твой враг? Остался ли ты победителем? Он должен был прийти один. Зачем здесь все эти люди, это оружие, эти маски? Как я рада видеть тебя! Как мне страшно! Жестокий, как я сержусь на тебя за то, что ты так низко обманул меня!
Сбивчивая речь госпожи де Линьоль говорила о беспорядице в ее мыслях и чувствах. Мне будет трудно обрисовать отпечаток волнения, царившего во всем ее облике. В ее взгляде, поначалу растроганном, затем тусклом и, наконец, сверкающем, вы увидели бы последовательно сладкое заблуждение надежды, смертельный страх, опьянение счастливой любви и злобу любви поруганной. Вы прочитали бы на ее лице, изумительная подвижность которого меня пугала, борьбу бурных страстей. Казалось, каждый мускул ее лица судорожно вздрагивал; чувства мелькали и сменялись в ее чертах с быстротою молнии.
— Поверишь ли, — продолжала она, — я спала, когда тебя уже не было рядом! Я спала до полудня, но каким сном! Великий Боже, какие жуткие сновидения возмущали его! Ты каждое мгновение исчезал, и кругом меня оставались ужасные существа: маркиз, маркиза, твоя жена. Твоя жена! Ведь я твоя жена, разве это не правда, мой друг? Никогда не забывайте этого, сударь. А где маркиз? Ты его убил?
— Нет, мой друг.
— Ну, — сказала маркиза, которую, без сомнений, задел этот разговор, — по коням, Флорвиль, по коням, вам нельзя терять время.
— Что вы называете терять время? — воскликнула графиня, бросив уничтожающий взгляд на виконта. — Разве он теряет время, говоря со мной? И кто этот дерзкий молодой человек?
— Родственник господина де Б., — отвечал я.
— Мой друг, все эти люди пугают меня. О, как я страдаю со вчерашнего дня! Вечно приходится дрожать за себя, за него, что за мука! Беспрестанно думать о сопернице, которая хочет похитить его у меня, о враге, который угрожает его жизни. Ты его ранил?
— Нет, мой друг.
— Вы его не ранили, сударь? Надо же! А я вас так просила! Может быть, он еще не приехал?
— Флорвиль, — продолжала маркиза, — часы бегут, ночь приближается.
— Зачем в наши дела вмешивается этот чужой человек? — продолжала графиня. — Фоблас, не слушай его, останься. Как я страдаю со вчерашнего дня! До чего любовь становится тяжкой, когда она перестает быть счастливой! До чего нестерпимы ее муки, когда они остаются неразделенными!
— Что ты говоришь, моя Элеонора? Твое горе разрывает мое сердце.
— Да? Ну, тогда я утешена, я счастлива, поедем отсюда.
— Поедем! — повторил я, как эхо.
— Шевалье, — воскликнула маркиза, — неужели вы забыли, что вас зовет долг?
— Увы!
— Вас ждут не в Париже.
Я высвободился из объятий графини и с дышла ее кабриолета вскочил на лошадь, которую подвела маркиза.
— Он едет драться! — воскликнула госпожа де Линьоль. — Я хочу ехать за ним, я хочу присутствовать при этом поединке!
Виконт, желавший ее успокоить, быстро заметил ей:
— Успокойтесь, ему не грозит опасность: поединок окончен.
— Окончен! — повторила графиня горестно. — Окончен! Значит, он едет во Фромонвиль! Неблагодарный опять бросает меня, жестокий жертвует мною!
Она хотела броситься ко мне, но люди виконта ее удержали. Она вскрикнула от страха и ярости и упала без чувств.
Ах, кто не пожалел бы этой слишком чувствительной маленькой женщины! Кого не тронуло бы ее горе, кто не содрогнулся бы при мысли о несчастьях, грозивших ей! Маркиза не помешала мне сойти с лошади и броситься в экипаж графини. Меня даже необычайно тронуло, что госпожа де Б. окружила заботами Элеонору. Одной рукой она поддерживала голову моей возлюбленной, другой орошала ее лицо из своего флакона. Платком она отерла холодный пот, струившийся по ее лбу.
— Бедное дитя! — сказала она. — Ее глаза, которые недавно так блистали, теперь потускнели; бледность покрывает щеки, на которых горел такой нежный румянец! Бедное дитя!
— Боже мой, вы меня пугаете, вы думаете, что ее жизни грозит опасность?
— Опасность? Может быть. У нее пылкий характер, и она, по-видимому, очень любит вас.
— О да, очень. Кроме того, со вчерашнего дня она страдает от легких, но частых приступов нездоровья, тошноты...
— Что, она уже беременна? Тем лучше! — воскликнула маркиза с радостью. Потом она подавила это первое движение и тоном сострадания продолжала: — Тем лучше для вас, но не для нее. Для нее это событие опасно, оно подвергнет ее многим неприятностям.
— Неприятностям! Но кто пожалеет меня! В каком я затруднении! Одна здесь умирает от страха, что я ее брошу, а другая вдали приходит в отчаяние оттого, что я ее уже покинул! Что мне делать? Скажите, на что решиться?