Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Только что, — прервала меня маркиза, — я торопила вас, теперь же скажу, что на вашем месте я и сама была бы в затруднении. Конечно, вы должны слушать голос вашего сердца, но вы обязаны также принимать во внимание обстоятельства.

— Спросить сердце? Я вижу в нем только нерешительность и сомнения! Принимать во внимание обстоятельства? О, они со всех сторон одинаково ужасны и побуждают меня то ехать, то остаться. О мой друг, умоляю вас, сжальтесь надо мной, покончите с моими жестокими тревогами, дайте мне совет.

— Что сказать вам? Если думать только о долге, он ясен. Однако было бы ужасно покинуть графиню в ее теперешнем состоянии. Она очень вспыльчива, резва... вы думаете, что она беременна, и бедняжка любит вас, как и надо вас любить, то есть слишком сильно. Если вы уедете теперь, вы подвергнете ее волнениям, которые, возможно, будут стоить ей жизни. Гораздо вероятнее, что Софи, обладающая ровным характером, Софи, долго жившая в разлуке с вами и, может быть, свыкшаяся с мыслью, что вы ее оставили, с меньшим нетерпением... Однако я не могу ни за что ручаться. Кто знает, не впадает ли ваша жена в отчаяние.

— В отчаяние!..

— Да, — слабым голосом проговорила де Линьоль, которая наконец пришла в себя. Она меня узнала и прибавила: — Это вы, Фоблас? Вы не бросили меня? Вы хорошо сделали. Останьтесь здесь, я так хочу, останьтесь. — Потом она обратилась к маркизе: — А ты, страшный незнакомец, уйди; жестокий, тебя не трогают мои страдания. Значит, ты никогда не нуждался в жалости, никогда не любил!

— Если бы вы знали, кого упрекаете! — взяв ее за руку, сказала маркиза — Увы, госпожа де Линьоль, хоть вы и очень несчастны, вы меньше заслуживаете жалости, чем тот, кто говорит с вами. Меня тоже сжигала любовь, которая пылает в вас. Мне тоже знакомы ее мимолетные наслаждения и безутешные муки. Графиня, несчастная графиня, вам придется еще много пострадать, если вам выпало страдать как мне!

Тут мои глаза встретились с глазами маркизы, в которых стояли слезы. Мое сердце затрепетало от их взгляда.

— Неужели, — продолжала она с жаром, — правда, что недоброе божество играет человеческими судьбами и с жестоким удовольствием неравным образом распределяет драгоценные дары? Неужели правда, что в силу утонченно-варварского расчета, оно щедро одаряет небольшое число своих избранников лишь для того, чтобы терзать громадную толпу несчастных существ, страдающих от его скупости? Юноша, которому так повезло, неужели это божество одарило тебя прелестью, обольстительностью, завидными талантами и умом, восхитительной красотой, отзывчивостью, которая сразу бросается в глаза и очаровывает душу, с одной лишь целью — приводить в отчаяние твоих соперников и терзать твоих возлюбленных? Неужели ревнивое божество лишило тебя единственного достоинства, которого тебе недостает — постоянства, — только для того, чтобы ни одна женщина не могла надеяться на счастье без примеси страдания и чтобы в мире не было совершенного мужчины? Как, неужели даже самые богато одаренные представители твоего пола, познакомившись с тобой, сравнят свое мужество и сердце с твоими лишь для того, чтобы упрекнуть природу в скупости и недоброте к самим себе? Неужели всем женщинам, увидевшим тебя, предопределено любить тебя с первого взгляда и, увы, раскаиваться дольше, чем другим смертным? О судьба!

Графиня слушала маркизу со вниманием, смешанным с удивлением.

— Кем бы вы ни были, — сказала она наконец, — вы хорошо его знаете, вы говорите о нем так, будто вы — это я. Теперь я немного примирилась с вами, но нам пора расстаться. Уедем, Фоблас, уедем. Ах, вы молчите, вы не хотите ехать?

По-прежнему раздираемый разного рода страхами и противоречивыми желаниями, я бросил на маркизу взгляд, говоривший о моей нерешительности, с которой можно было бы покончить, выслушав ее суждения. Виконт меня понял и сказал:

— Право, я не стал бы колебаться, я поехал бы во Фромонвиль...

— Фромонвиль? — прервала ее графиня.

— ...завтра, — продолжала маркиза, — а сегодня вечером я вернулся бы в Париж с госпожой де Линьоль.

— Вот это прекрасный совет! — воскликнула графиня. — Его последняя часть мне очень нравится, а тебе, Фоблас?

— Мне тоже, моя Элеонора.

В порыве восторга госпожа де Линьоль поцеловала госпожу де Б., и, сознаюсь, я не без удовольствия какое-то время сжимал ручки обеих очаровательных женщин.

— Сударь, — обратилась графиня к виконту, — мы сейчас простимся с вами, но позвольте мне задать вам один вопрос; я задам его, потому что я очень ревнива. Да, я ревнива и не скрываю этого. Вы недавно чуть не плакали. Вы несчастны в любви по вине шевалье. Прошу, скажите мне, в чьем сердце заменил вас Фоблас? Сударь, — продолжала госпожа де Линьоль, которая не могла угадать истинную причину смущения маркизы, — простите меня, но я думаю, что он действительно заслуживал предпочтения; однако (я не делаю вам комплимента), мне кажется, между вами двумя непросто выбрать. Сударь, умоляю вас, закончите признание, которого я у вас не просила, не бойтесь за вашу тайну, у вас в руках моя.