Любовные похождения шевалье де Фобласа

Казалось, можно было удовольствоваться таким извинением... Увы, гул голосов доказывал, что этого недостаточно, честь требовала крови, и мы дрались. Я поразил Сен-Клера и сам упал без чувств рядом с моим умирающим другом. Больше шести недель ужасная лихорадка горела в моих жилах и туманила рассудок. В чудовищном бреду я видел только Сен-Клера; кровь сочилась из его раны, ужасные предсмертные судороги сводили ослабевшие члены, а между тем он ласково смотрел на меня и еле слышным голосом трогательно прощался. В последние минуты жизни он, казалось, жалел только меня — меня, погубившего его, дикаря. Эта страшная картина долго преследовала меня39, долго боялись за мою жизнь; наконец природа с помощью врачей исцелила меня, но и придя в себя я не переставал раскаиваться. Всепримиряющее время осушило мои слезы, но воспоминание об этом поединке никогда, никогда не сотрется из моей памяти. Шевалье, даже с незнакомцем я буду драться с печалью на сердце, подумайте же, какие чувства наполнили бы мою душу, если бы я без причины поставил на карту и свою, и вашу жизнь... Ах, если когда-нибудь непреклонная честь принудит нас вступить в бой, клянусь вам, дорогой Фоблас, вы без труда, но и без славы одержите надо мной победу; я слишком хорошо знаю, что в подобных случаях несчастнее всего не тот, кто уходит из жизни40.

Розамбер протянул ко мне руки, я от души обнял его; волнение графа мало-помалу улеглось.

— Давайте завтракать, — сказал он мне с прежней веселостью. — Вы пришли, чтобы поссориться со мною, а между тем вам следует поблагодарить меня.

— Поблагодарить?

— А как же? Не я ли познакомил вас с маркизой? Правда, я не подозревал, что надо мною так подшутят; я мог предвидеть неверность, но не ожидал, что она изменит мне так скоро и при таких необыкновенных обстоятельствах. — Граф рассмеялся. — О, чем больше я думаю, тем больше мне хочется поздравить вас. Ваше приключение прелестно! И к тому же вы прекрасным образом вступили в свет. Маркиза молода, хороша собой, умна, пользуется уважением в обществе, хорошо принята при дворе, умеет интриговать. Она очень влиятельная женщина и всегда охотно помогает своим друзьям.

Я заметил графу, что никогда не буду добиваться успеха при помощи подобных средств.

— И напрасно, — возразил он. — Сколько поистине замечательных людей выдвинулось, прибегая к помощи женщин. Однако оставим это! Лучше расскажите мне о вашем приключении, без сомнения приятном, потому что, не вмешайся в дело я, вы не преминули бы провести в доме маркиза и вторую ночь.

Я не заставил долго просить себя.

— О, хитрая маркиза! — воскликнул граф, выслушав мой рассказ. — О, ловкая женщина! Как удачно она насладилась счастьем и обманула своего милейшего супруга, этого самого доверчивого, самого любезного и покладистого из бесчисленных во Франции мужей-слепцов! Право, глядя на него, мне начинает казаться, что некоторые люди существуют на свете лишь на потеху ближним. Но его жена...

— Очень мила!

— Знаю, знал это раньше вас. И вдруг мы стали бы драться из-за нее!

— О, сознаюсь, Розамбер, это было бы дурно.

— Очень дурно, кроме того, мы подали бы опасный пример.

— Как так?

— Видите ли, Фоблас, в каждом из кружков, составляющих так называемый свет, царит множество интриг, сталкиваются противоположные интересы. Некто — муж одной женщины и любовник другой; сегодня его приносят в жертву, завтра он сам изменяет; мужчины предприимчивы и не перестают преследовать; женщины слабы и всегда уступают. Это создает веселую жизнь для холостяков и делает сносным тяжелое ярмо брака; молодежь веселится, население растет, и все довольны. Но если ревность разольет повсюду свой черный яд, если обманутые мужья заключат союз и станут мстить за честь своих слабовольных подруг, если покинутые любовники начнут сражаться за переменчивые сердца, — повсюду воцарится отчаяние; город и двор превратятся в арену борьбы. Многие женщины, что слывут добродетельными, овдовеют; а сколько так называемых законных сыновей станут оплакивать своих отцов. Сколько очаровательных детей любви останется без призора! Наше поколение оставит потомков, которых оно не успеет воспитать!

— Какую странную картину вы рисуете, Розамбер! Вы говорите о легких любовных приключениях, но настоящая, нежная, полная почтения любовь...

— Ее не существует! Она показалась женщинам скучной, и они убили ее!

— Значит, вы совсем не уважаете женщин?

— Я их люблю... так, как они желают, чтобы их любили.

— О, — произнес я с жаром, — я прощаю вам ваше кощунство, ведь вы не знаете Софи!

Граф попросил объяснить ему мои последние слова, но я отказался: меня удержала скрытность, которая всегда свойственна настоящей любви, особенно в ее начале.