Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Друг мой, — сказал я, — клянусь: с тех пор как я постоянно думаю о тебе, я почти никогда не вспоминаю о маркизе, и с тех пор как ты стала моей, мы с госпожой де Б. — чужие. Сегодня, как и вчера, я только ее друг, и завтра будет то же, что сегодня. Скажи мне: в силу какого ослепления я мог бы думать о ней возле тебя? Неужели я в состоянии сожалеть о ее достоинствах, когда вижу в тебе качества, не присущие ей? Разве она не должна, несмотря на все свои знания, завидовать твоему природному уму? Разве твоя юная прелесть, наивная грация, притягательная взбалмошность не лучше ее блестящей красоты, величавых манер и горделивой осанки? Главное же, Элеонора, разве она обладает такой сострадательной и доброй душой, как ты? Неужели ты думаешь, я в состоянии забыть, как радовались твои крестьяне, завидев тебя, как благодарили тебя фермеры, как хвалил почтенный священник? Я видел и слышал всё это, и сердце мое ликовало. Здесь ты составляешь предмет общего поклонения, для этих добрых людей ты благодетельное Провидение, к которому они испытывают вечную благодарность. Неужели твоего возлюбленного могут не трогать твои добродетели и доброта? Не думай этого, не надо. О мой милый друг, как мне хотелось бы с тобой, с моей Элеонорой, удалиться от всех соблазнов и провести всю жизнь в хижине, построенной для старого Дюваля графиней де Линьоль! Полно, перестань сетовать, перестань меня подозревать, перестань опасаться слишком слабой соперницы! Я ее уважаю, но перед тобой я преклоняюсь! Я чувствую к ней остаток дружеских чувств, но к тебе я питаю самую нежную любовь; это правда, когда-то я пережил с нею сладостные мгновения, но потом с тобой я упивался восхитительными днями; наконец, может быть, госпожа де Б. могла бы еще дать мне минутное наслаждение, но ты, моя Элеонора, подаришь мне истинное счастье.

Счастье! Таким образом, занятый параллелью между двумя соперницами, почти одинаково обольстительными, но от природы по-разному одаренными, я забыл об одной прекрасной женщине, соединявшей в себе все добродетели и все прелести, о женщине, стоявшей превыше всех сравнений. Я забыл о Софи и в моем ослеплении высказывал желания, которые препятствовали нашему с ней соединению. Ах, я даже не смею надеяться, что чистосердечное признание в подобном проступке загладит мою вину в глазах других людей или в моих собственных!

Но чем виновнее я был по отношению к моей жене, тем довольнее была моя любовница.

— Хорошо, — бросилась мне на шею графиня. — Почему ты сразу так не говорил? Ты мгновенно убедил бы меня. Раз ты любишь меня, а не ее, я счастлива; раз ты мне не изменил с ней, я прощаю тебе все остальное.

— А я нет, вы не пощадили моей собственности, самой драгоценной моей собственности: вы исцарапали ваше милое личико.

— Разве из-за этого ты станешь любить меня меньше? Напрасно, я теперь не так хороша, как прежде, зато трогательнее.

— Мне этого не нужно. Обещайте мне никогда не доходить до подобных крайностей.

— А ты, Фоблас, обещай мне никогда меня не сердить.

— Клянусь тебе честью...

— Видишь, как я добра, — с улыбкой заметила Элеонора, — я даю слово не сердиться больше.

Вошел граф и воскликнул:

— Слава богу, она созналась!

— Созналась? — с изумлением повторила баронесса.

— Нет! — ответила графиня, захлопав в ладоши и подпрыгнув от радости.

— Нет? — удивился де Линьоль. — А отчего же вы так веселитесь?

— Я веселюсь именно потому, что она не созналась, — ответила неосторожная женщина.

— Ну, — воскликнул проницательный наблюдатель, — это мне непонятно; по крайней мере, я могу вывести одно заключение, а именно: весьма справедливо то, что капризы женской души неисповедимы.

— Я, — сказала госпожа де Фонроз, — не стану делать никаких заключений, я просто поеду домой со спокойной и довольной душой.

На следующий день, когда баронесса приехала к нам, графа не было в замке. Утром он получил из Версаля письмо, которое заставило его немедленно уехать, и хотя нам его дела не казались столь важными, как ему, удерживать его мы не стали. Однако баронесса нарушила радость своей подруги: мой отец поручил госпоже де Фонроз привезти меня обратно в Немур; он и моя дорогая Аделаида, уже оправившаяся от недомогания и усталости, ждали меня. Графиня сказала, что мы никогда больше не расстанемся, но когда баронесса вынудила ее согласиться, что мой отец имеет на меня права, госпожа де Линьоль, опираясь на авторитет доктора Деспейса, стала уверять, что моя крайняя слабость не позволяет перевезти меня в Немур. Она объявила, что сама будет ухаживать за мною, пока опасность не минует, и что никакие человеческие силы не заставят ее со мной расстаться. Госпожа де Фонроз, пустив в ход просьбы, убеждения и угрозы, уехала очень недовольная тем, что ей не удалось ничего добиться.

Тогда отец сам поспешил за мной. Когда доложили о его приезде, графиня отослала слуг и побежала навстречу господину де Белькуру.