Любовные похождения шевалье де Фобласа

Дома я застал баронессу де Фонроз. Она насмешливо спросила меня, как чувствует себя виконт. Увы, баронесса принесла мне только неприятные известия. Госпожа де Линьоль уже несколько дней испытывала различные недомогания, каждое из которых говорило о беременности, а сегодня ей уже всерьез нездоровилось. Выйти из дома Элеонора не могла, и навестить ее не было никакой возможности, так как д’Арминкур, вероятно, решившая не пренебрегать ничем, чтобы излечить племянницу от опасной страсти, объявила, что уедет к себе во Франш-Конте только в конце июня. Старуха попросила госпожу де Линьоль отвести ей комнату в доме графа, и племянница не могла отказать тетке. Так прошло около двух недель, мы с Элеонорой находили утешение только в том, что посылали Жасмена к Ла Флёру и Ла Флёра к Жасмену.

В течение этого рокового промежутка времени я ничего не слышал о госпоже де Б. Из провинции я тоже не получал никаких вестей, которые могли бы внушить надежду, что Софи вскоре будет найдена. Лишенный всего, что меня интересовало в жизни, я печалился днями и тосковал долгими ночами.

Наконец госпожа де Фонроз пригласила отца и сына на обед. В семь часов вечера я под каким-то предлогом покинул гостиную баронессы и через знакомые мне переходы вошел в будуар, за дверью которого меня ждала графиня. Увы, еще накануне после долгих пререканий было решено, что я проведу с моей Элеонорой всего двадцать минут.

Наше свидание заняло всего на четверть часа больше, поэтому я едва успел полюбоваться ею, поцеловать, сказать несколько слов, признаться, что она с каждым днем становится мне все дороже и кажется все прекраснее. Элеонора же успела поклясться, что разлука ее убивает, что нежность и любовь ее растут с каждым часом и так будет вечно, до последнего дня ее жизни.

Когда я вернулся в гостиную, там шел оживленный спор, который прервался при моем появлении. Очевидно, баронесса, стараясь отвлечь чем-нибудь де Белькура, чтобы он не заметил моего слишком долгого отсутствия, не придумала ничего лучше ссоры. О божественная дружба, ты дарована слабому полу, чтобы помогать ему обманывать пол сильный, и ты могла бы вечно дарить женщинам счастье, не будь ты такой хрупкой.

Блаженные минуты, которые я провел с графиней, зажгли во мне страстное желание насладиться настоящим свиданием с Элеонорой, невзирая на ее тетку и на моего отца, словно сговорившихся между собой. Ночью я только об этом и думал, и в моей голове возник смелый план, который утром был одобрен баронессой, а вечером приведен в исполнение. Проснувшись на следующий день, я для верности обзавелся сильной мигренью. За обедом я жаловался на нее, вечером она причинила мне такие страдания, что де Белькур сам посоветовал мне лечь спать. Подождав, пока я засну, отец ушел, а когда он ушел, я проснулся. С помощью моего сообразительного слуги к нам тайком проник искусный парикмахер. Благодаря моей ловкости и заботливости того же Жасмена, взявшего на себя обязанности горничной, я недурно одел с головы до ног мадемуазель де Брюмон; слишком невнимательный или чересчур услужливый швейцар не заметил, как она уходила, а скверный фиакр сейчас же отвез ее к баронессе де Фонроз. Время подходило к полуночи. Мы хотели приехать к Элеоноре попозже, так как маркиза могла еще сидеть у своей племянницы. Баронесса запретила кучеру въезжать во двор дома, боясь кого-нибудь разбудить. Когда мы вошли, с графиней были только ее служанки и муж, а тетка, как мы и надеялись, уже ушла спать.

— Так поздно? — удивился граф.

— Мы хотели, — ответила баронесса, — попросить вас дать нам поужинать, нас задержали в другом месте. Мадемуазель в этот час не могла вернуться в свой монастырь и не согласилась ехать ночевать ко мне. Она предпочла обратиться к вам и попросить вас уступить ей маленькую комнату, которую она занимала здесь в недалеком прошлом.

— Она поступила здраво, — сказал граф.

— Отлично! — воскликнула моя Элеонора. — Пусть она почаще доставляет мне такие приятные неожиданности!

— Значит, ваш отец поместил вас в монастырь? — продолжал де Линьоль.

— Да, граф.

— Куда же?

— Простите, мне не позволено никого принимать.

— Понимаю, — сказал он шепотом и очень таинственным тоном, — из-за виконта?

— От вас ничего не утаишь!

— О, это ясно, потому что мне понятны все движения души. Но вот что странно: я напрасно искал этого молодого человека в Версале: его там никто не знает.

— Я же говорила вам, — прервала его госпожа де Фонроз, — он действительно имеет влияние на министра, но редко показывается при дворе.

— А я просила никогда не напоминать мне о нем! — крикнула графиня.

— Кстати, — заметил мне граф, — я сердит на вас.

— За что?

— Две недели тому назад вы приехали в Гатине на праздник, а утром уехали, не...

— Вам, вероятно, сказали, что строгое приказание призвало меня обратно в Париж?

— А как идет составление шарад? — спросил он.

— Последнее время очень плохо. Впрочем, вчера я начала одну, но у меня было очень мало времени.

— Сочувствую, мадемуазель. Что ж, надо наверстать потерянное время.

— Непременно, граф.