Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Мне кажется, — прервала она меня, — он сейчас спросит, почему я воспротивилась ему. Довольно, сударь, довольно; подумайте лучше, как выпросить у меня прощение! Шевалье, мне незачем объяснять, почему мы видимся здесь: вы понимаете, что после той ужасной сцены я не могла вернуться к Жюстине.

— Конечно, эта сцена...

— Фоблас, почему вы не спрашиваете меня о Софи?

— С тех пор как с ней случилась последняя беда, я так редко имел счастье видеть вас! Все наши свидания были так коротки... У нас было столько, столько...

— Да, но скажите правду: вы еще любите вашу жену?

— Люблю ли я Софи!

— Не скрывайте от меня ваших чувств, вы обещали быть откровенным со мной.

— Моя любовь к ней, маркиза, растет с каждым днем, я обожаю Софи. Мне кажется, что разлука...

— А между тем госпожа де Линьоль...

— Да, она бесконечно дорога мне, и разве она этого не заслуживает? Я спрашиваю об этом вас: вы ее видели, вы ее лучше знаете.

— Правда, она довольно мила и у нее хороший характер. Меня немного обманули на ее счет. Впрочем, я уже избавилась от всяких предубеждений... Однако я нахожу, что вы странный человек: вы любите двух женщин сразу.

— Скажите — трех, моя милая маменька.

— Нет, — воскликнула она пылко, — нет, это невозможно, невозможно!

— Уверяю вас!

— Не стоит. Человек любит очаровательную жену... в разлуке с ней он грустит. Может быть, он начинает чувствовать склонность, теплую привязанность к одной очень милой женщине, но к двум! По-моему, это немыслимо. Я не в силах допустить, чтобы человек, влюбленный в графиню, в то же время любил меня! Невозможно, невозможно!

Я внимательно смотрел на госпожу де Б. Она всматривалась в мое лицо. Должно быть, смущение, которое она заметила в моем лице, сказало маркизе, что мой ответ будет прежним. Она побледнела и продолжала дрожащим голосом:

— По всей видимости, этот разговор вам неприятен. Поговорим о чем-нибудь другом. Вам было хорошо в деревне?

— В деревне?

— Да, вы поехали в деревню в субботу вечером, а вернулись в воскресенье. Короткое путешествие! Скажите, что это за девица — де Мезанж?

— Де Мезанж?

— Не стала ли эта девочка также бесконечно дорога вам?

— Почему бесконечно дорога?

— Она женщина. Фобласу другая причина не нужна. Кроме того, было бы удивительно, если бы, имея возможность выбрать в подруги старую д’Арминкур или юную де Мезанж, вы не остановились бы на последней. И даже предположив, что вам не предоставили права выбора, я думаю, вы покинули большую спальню, чтобы проскользнуть в комнату^* молоденькой девицы... Вы краснеете? Молчите?

— Маркиза, если бы все это было правдой, кто мог сообщить вам такие подробности?

— Если бы все это было правдой? Мне очень нравится этот оборот. Фоблас, не лгите. Ваше лицо, ваше молчание, ваши речи — все выдает вас. Фоблас, странная случайность лишь отчасти открыла мне правду о вашем последнем приключении. Знайте, что всегда, когда мне удастся увидеть хотя бы краешек картины, я умею угадать целое. Мне неизвестно, могли ли вы посвятить молодой девице всю ночь или подарить ей только час; во всяком случае, я подозреваю, что вы не теряли времени даром. И я уже не удивляюсь, что теперь встал вопрос о замужестве де Мезанж, я понимаю, что это необходимо. Впрочем, — продолжала она серьезно, — я не упрекаю вас за то, что вы скрыли от меня это приключение; в данном случае нескромность с вашей стороны была бы низостью. И я уверена, что вы не говорили о нем с графом Розамбером.

— С графом...

— Разве вы его не знаете?

— Знаю слишком хорошо.

— Верю вам, и в воскресенье вы с ним виделись.

— В воскресенье?

— Неужели я ошиблась в дне? Ведь в воскресенье...

Я бросился к ногам маркизы:

— О, мой великодушный друг, простите меня!

— Во всяком случае, — прибавила она, знаком приказывая мне встать, — помните, что вы дали мне честное слово присутствовать на моей дуэли с графом.

— Ваш враг не хочет...

— Сдержать свое слово? Я сумею принудить его. Неужели, Фоблас, его наказание кажется вам теперь уже не таким справедливым и желанным, как раньше? Ах, говорите же, ваши слова склонят итог поединка в ту или другую сторону. Верьте, я предпочту умереть от руки жестокого, если вы прольете обо мне слезу, чем поразить его, если вы пожалеете о нем. Вы не знаете, до чего я ненавижу этого дикаря! Он — причина моих нестерпимых страданий. Нестерпимых! — прибавила она со слезами. — До его подлого преступления я не чувствовала себя совсем несчастной! Тогда я была лишена только моего богатства и доброго имени. Фоблас, неужели этот низкий человек не причинил и вам безутешного горя? Неужели вы не понимаете, что это из-за него вы навсегда и безвозвратно потеряли меня? Неблагодарный, — продолжала она с жаром, — ты должен ненавидеть его так же сильно, как я тебя люблю.

Госпожа де Б. убежала, испуганная своими словами, я полетел за ней, я уже нагонял ее, я... Она обернулась:

— Если вы осмелитесь удержать меня, вы больше никогда, никогда меня не увидите!

В ее лице было столько страха, в манерах — столько решимости, что я не осмелился ослушаться ее. Она ушла.