Не знаю, маркиза, действительно ли огорчило вас вчерашнее приключение, но, судя по тому, как вы исполнили свою роль, мне кажется, она не была для вас слишком неприятной. Когда у женщины есть любезный, влюбленный и горячо любимый муж, она должна довольствоваться им. С величайшим сожалением, имею честь и т. д.
О моя милая кузина, думая о вас, я хвалил себя за то насилие, которое только что совершил над собою. О, с каким наслаждением я думал, что наконец-то пожертвовал для вас любовным свиданием и что как раз в те минуты, когда маркиза рассчитывала видеть меня в будуаре своей подруги, я буду наслаждаться счастьем любоваться вами.
Увы, она опять не вышла в приемную!
— Ах, сестра, почему ваша подруга не с вами?
— Я же говорила вам, она больна. Вчера она опять проплакала весь день и всю ночь не смыкала глаз, сегодня у нее началась лихорадка.
— Лихорадка? У Софи лихорадка? Софи в опасности?
— Не говорите так громко, брат. Не знаю, в опасности ли она, но ей очень плохо. Она бледна, у нее красные глаза, ее голова поникла; она дышит с трудом, говорит кратко и отрывисто, — мне даже показалось, что она немного бредила. Сегодня утром ее лицо внезапно вспыхнуло, глаза загорелись живым блеском, она произнесла несколько невнятных слов, но вскоре впала в еще более глубокое уныние. «Нет-нет, — сказала она, — это невозможно. Я не могу, я не должна... Он никогда этого не узнает». Я увидела, как слезы потекли у нее из глаз, а она прибавила горестно: «Как я ошиблась. Я умру, я не вынесу этого. О, жестокий, о, неблагодарный!» Она взяла мою руку и сжала ее, а потом повторила все те же слова: «Аделаида, Аделаида, какая ты счастливая!»
В эту минуту вошла ее гувернантка.
— Софи снова попросила меня ничего ей не говорить, — сказала мне Аделаида. — Однако, брат, мне придется предупредить госпожу Мюних (так звали гувернантку Софи), потому что я боюсь за мою подругу. Как вы думаете?
— Вы сказали Софи, что я здесь?
— Да, и я не ошиблась, объявив вчера, что она вас больше не любит, — она сама подтвердила это.
— Как, Софи сказала?..
— Да, сказала и поручила передать вам ее слова. Вчера перед ужином я рассказала ей, что вы приводили с собой очень любезного молодого человека; она спросила его фамилию, я ответила: «Граф де Розамбер». — «Розамбер, — удивилась она, — Розамбер! Тот самый, что познакомил твоего брата с маркизой де Б.? Это непорядочный молодой человек, он окончательно испортит твоего брата... Аделаида, он начал плохо себя вести, твой брат». — «Ах, моя дорогая, я упрекала его и даже сказала, что ты его больше не любишь». — «Ты сказала, что я больше не люблю его?» — «Да, моя дорогая подруга, но он мне не поверил и засмеялся. Розамбер тоже засмеялся». — «Они смеялись! — возмутилась Софи. — Твой брат смеялся и не поверил тебе! Когда он теперь придет?» — «Завтра, моя дорогая». — «Ну так скажи ему, что прежде я действительно питала к нему дружеское расположение, но от него не осталось и следа, и, чтобы убедить его, я никогда больше с ним не увижусь». Она ушла, но через мгновение вернулась и сказала со смехом: «Да, моя дорогая Аделаида, ты права: я не люблю твоего брата, не люблю; не забудь завтра сказать ему об этом!» Она засмеялась, а потом сразу же заплакала.
Пока Аделаида говорила, сердце мое переполняли радость и скорбь.
— Я должна, — сказала сестра, — сообщить вам одну странную мысль, которая, не знаю почему и как, пришла мне в голову. Видя, как подруга плакала и смеялась одновременно, я стала опасаться, не тронулась ли она умом... Однако во всем этом есть что-то непонятное, какая-то тайна. Кто-то, без сомнения, огорчает ее... Знаете, брат, мне на мгновение стало страшно: не вы ли причина ее горя? «Почему теперь она его ненавидит? — подумала я. — Почему не хочет больше видеть? Не его ли она называет жестоким и неблагодарным?» Но понимаете, Фоблас, вскоре я увидела всю несообразность таких предположений. «Мой брат — неблагодарный и жестокий! Это невозможно. И потом, что он сделал моей подруге? Какое зло он мог причинить ей?»
— Аделаида, — воскликнул я, — моя дорогая Аделаида!
— Как, вы плачете? — удивилась она. — Вы сердитесь на меня? Уверяю вас, эти мысли невольно пришли мне в голову, я не хотела вас обидеть.
— Знаю, дорогая сестра, знаю; я плачу о Софи.
— Может, вы думаете, что она серьезно больна? Может, по-вашему, я должна предупредить ее гувернантку?
— Нет, Аделаида, нет. У вашей подруги лихорадка, и я знаю, как излечить ее. Аделаида, завтра утром я принесу вам рецепт, написанный на бумаге и старательно запечатанный; никому не показывайте рецепта, вы передадите его Софи, когда госпожи Мюних не будет рядом; очень важно, чтобы гувернантка ни о чем не догадалась. Вы понимаете?