— Боже мой, Флорвиль, как вы обольстительны в этом костюме, как этот английский фрак79
идет вам!— Мой друг, я вчера нарочно заказала его. Если не ошибаюсь, он сшит из той же ткани, что и очаровательная амазонка, в которой любовь, желавшая моего поражения, явила мне тебя. Став рыцарем мадемуазель дю Портай, виконт де Флорвиль понял, что ему подобает носить ее цвета.
Я сжал ее в объятиях.
— А я, став теперь рабом виконта де Флорвиля, всегда буду носить его цепи. Маменька, как приятна наша взаимность!
— Мой друг, любовь — это дитя, которое забавляется такими превращениями! Оно превратило мадемуазель дю Портай в страстную деву, а теперь сделало из маркизы де Б. неосторожного молодого человека! Ах, если бы виконт де Флорвиль понравился тебе так же сильно, как ему — мадемуазель дю Портай.
— Понравился так же сильно? Гораздо сильнее!
— О нет, — ответила она, с удовольствием смотрясь в зеркало и бросая на меня нежные взгляды, — о нет, вы лучше меня, мой друг, и выше ростом, в вашей наружности есть что-то смелое, воинственное.
— Да, маменька, и, если верить великому физиогномисту, нечто более страстное.
— Фоблас, оставьте маркиза в покое... Довольно того, что мы с ним играем такую недобрую шутку, вдобавок я пришла сюда не затем, чтобы заниматься им. О, скажи мне, мой друг, без лести, как ты меня находишь?
— Прелестной, более чем прелестной. Я сказал бы вам, в каком виде вы лучше всего, но так как и женщине, и мужчине непременно нужно одеваться, я по совести повторяю вам, что в этом наряде никто не будет так хорош, как вы.
— Это настоящий язык влюбленного: восторженный и полный преувеличений! Мой милый Фоблас, я буду самой счастливой женщиной на свете, если ты никогда не перестанешь смотреть на меня такими глазами...
— Никогда не перестану, милая моя маменька!
Я обнял ее, она вырвалась и взяла мою шпагу, которую заметила в кресле. Прилаживая перевязь, она сказала:
— У меня есть красивая английская лошадь, на которой я иногда езжу верхом. Теперь весна, я очень люблю кататься по окрестностям Парижа... Не будете ли вы иногда ездить со мною, Фоблас? Согласишься ли ты, мой друг, скакать по лесам с виконтом де Флорвилем?
— Но нас увидят!
— Нет, маркизу часто приходится бывать при дворе.
— Когда же, маменька?
— Когда все зазеленеет. — Она вынула шпагу из ножен и, фехтуя передо мной, воскликнула: — Шевалье, защищайтесь!
— Я не знаю, опасен ли виконт, но уверен, что не в такой поединок должен я вступать с маркизой. Осмелится ли она начать дуэль иного рода?
Она бросилась в мои объятия.
— Ах, Фоблас, — смеялась госпожа де Б., — как было бы прекрасно, если бы не существовало других, смертельных поединков...
— Тогда, маменька, мужчинам негде было бы показать себя героями!
Я отнял у маркизы возможность драться со мною на шпагах и был очень этим доволен.
Моя прелестная возлюбленная оставалась у меня еще два часа, которые мы провели весьма недурно.
— Если бы я слушалась только моего сердца, — сказала наконец она, — я не ушла бы отсюда, но Жюстина ждет меня, и мои люди тоже.
Мы простились. Я вежливо проводил виконта де Флорвиля. Он уже начал спускаться по лестнице, когда через перила я заметил в передней Розамбера, который собирался подняться. Я предупредил маркизу.
— Вернемся поскорее, — сказала она, — я спрячусь в вашей комнате, а вы постарайтесь спровадить его.
Не дав мне времени подумать, она вернулась назад, пробежала через мою спальню и заперлась в кабинете. Розамбер вошел и сказал:
— Здравствуйте, мой друг. Как поживает Аделаида? Как поживает ваша милая кузина?
— Тише-тише, ничего не говорите: здесь мой отец!
— Где?
— В кабинете.
— В кабинете? Ваш отец?
— Да.
— А что он там делает?
— Рассматривает книги.
— Как, ваши книги?.. Неправда, его нет в кабинете, потому что вот он входит... В это дело замешана маркиза... Почему бы вам просто не сказать мне, что вы заняты? Прощайте, Фоблас, до завтра.
Он прошел мимо моего отца и поклонился ему:
— Барон, вы хотите поговорить с сыном, я вас оставляю.
Барон сурово смотрел на меня и большими шагами ходил по комнате. Сгорая от желания узнать поскорее, в чем дело, я почтительно спросил отца, что было причиной его посещения.
— Сейчас узнаете.
Вошел слуга.
— Он идет?! — вскрикнул барон.
— Он уже здесь.
Появился мой милый гувернер. Барон заговорил, обращаясь к нему:
— Сударь, не поручил ли я вам воспитывать и учить моего сына?
— Да, разумеется.
— Ну, так я скажу вам, что одно делается кое-как, а другое очень дурно.
— Барон, я не виноват: ваш сын не любит учиться.
— Это еще не беда, — прервал его барон. — Но почему мне не докладывают о том, что происходит в доме? Почему вы не сообщили о беспорядочном поведении моего сына?
— Барон, я могу отвечать только за происходящее у меня на глазах. Ваш сын очень редко позволяет сопровождать себя и...
Быстрым взглядом, брошенным на Персона, я велел ему молчать.
— Замечу вам, сударь, одно: если этот молодой человек будет по-прежнему дурно вести себя, мне придется избрать для него другого воспитателя. А теперь прошу оставить нас.
Когда Персон ушел, барон опустился в кресло и знаком предложил мне сесть.