— Я ничего не преувеличиваю, мой друг. Сейчас вы сами все узнаете и поразитесь. Сегодня утром я прихожу в монастырь и застаю Аделаиду в слезах. Моя дочь, моя милая дочь, как вы знаете, чистая и наивная, говорит, что ее подруга больна и что ее брат медлит принести ей рецепт лекарства, которое должно спасти Софи. Я прошу ее объясниться. Она точно описывает мне симптомы болезни, которую вы угадываете. Болезнь эту причинил мой сын, ему нравится поддерживать ее и хотелось бы ее усугубить. Мой сын злоупотребил некоторыми дарами, коими наградила его природа, чтобы обольстить слишком чувствительную девушку, он овладел ее умом, он подготовляет ее бесчестие.
— Ее бесчестие, бесчестие Софи?
— Да, безумец, я знаю силу страсти!
— Отец, если вы знаете силу страсти, то понимаете, что такие слова разрывают мне сердце.
— Сын, успокойтесь, ваша резкость оскорбительна. Да, я знаю силу страсти: девушка, которую вы сегодня уважаете, завтра будет обесчещена, если она по слабости уступит вам. — Он обратился к дю Портаю: — Рецепт, который этот господин предназначает для своей милой кузины, будет тщательно запечатан, и госпожа Мюних не должна его видеть. Понимаете, мой друг? Все подготовлено. Переписка начнется, и Софи, бедная Софи, уже обольщенная зрением, вскоре поддастся соблазнам сердца. Красивое лицо — обычный признак прекрасной души уже обмануло ее; не менее коварное очарование искусного красноречия довершит ее заблуждение. В искусных письмах с ней станут говорить языком сердца, и беззащитная Софи, не выдержав нападения со всех сторон, попадет в расставленную ловушку. А между тем соблазнителю нет и семнадцати лет! В таком нежном возрасте он выказывает роковые наклонности, отвратительные способности людей низких и безнравственных, которые, не боясь вносить в семьи разногласие и печаль, с диким удовольствием слушают стоны несчастных красавиц, созерцая падение втоптанной в грязь невинности. Вот что повлекут за собою природные дары, коими я любовался, коими, быть может, втайне гордился, вот как осуществляются мои надежды!
— Отец, поверьте, я боготворю Софи...
Барон, не слушая меня, по-прежнему обращался к господину дю Портаю:
— А вы знаете, через какие руки он рассчитывал пересылать эти развращающие письма? Знаете ли вы, кому он поручил служить его гнусным планам? Самой честной, самой чистой и доверчивой добродетели, невинной Аделаиде, моей дорогой дочери, своей сестре!
— Отец, не обвиняйте меня, не выслушав моих оправданий. Вы сомневаетесь в моих чувствах к Софи. Хорошо же, соблаговолите нас соединить. Позвольте мне назвать ее своей женой.
— И вы хотите таким образом распорядиться Софи и собой? А родители Софи де Понти вас знают? Или вы их знаете? Почему вы так уверены, что такой союз они сочтут удачным? Почему думаете, что это понравится мне, что я захочу вас женить в ваши лета? Едва выйдя из детского возраста, вы домогаетесь чести стать отцом семейства!
— Да, я чувствую, что для вас так же легко согласиться на мой брак с Софи, как мне трудно отказаться от любви к ней.
— А между тем вам придется от нее отказаться. Я запрещаю вам бывать в монастыре без меня или без моего позволения и объявляю вам: если вы не измените поведения, я отдам вас в смирительный дом.
— Ах, отец, если бы всех влюбленных не женили, а запирали в смирительные дома, меня не было бы на свете, а вы сидели бы в тюрьме.
Барон моего ответа не слышал или сделал вид, что не слышал, он ушел, а я удержал дю Портая, собиравшегося последовать за ним. Я просил его сделаться посредником между отцом и мной и, главное, умолить барона отменить жестокое приказание, запрещавшее мне бывать в монастыре. Господин дю Портай заметил, что отец принял весьма разумные предосторожности.
— Разумные! Так всегда говорят люди бесстрастные. Рассудок у них на первом плане. Когда вы обожали Лодоиску, когда жестокосердный Пулавский лишил вас счастья видеться с ней, я думаю, вы не находили его предосторожности благоразумными.
— Но, мой юный друг, есть разница...
— Никакой. Во Франции, как и в Польше, влюбленный только и думает о любимом существе, только и живет им, самое страшное для него — разлука. Предосторожности моего отца вам кажутся благоразумными, я же нахожу их жестокими и сделаю все возможное, чтобы обойти их. Софи узнает о моей любви, узнает вопреки всем стараниям отца; она будет счастлива, и, несмотря на него, на вас, на весь мир, мы поженимся, объявляю вам прямо, а вы можете повторить мои слова барону.
— Я не сделаю этого, мой друг, я не хочу раздражать вашего отца и огорчать вас. В данную минуту ваш ум разгорячен; подумайте, и я уверен, что завтра же вы станете благоразумнее.
— Благоразумие! Благоразумие! Только этого слова я и ждал!
Оставшись один, я стал отыскивать возможность обойти запрет барона или нарушить его. Суровый читатель, порицающий меня за непокорность, мне жаль вас. Если ради первой из ваших возлюбленных или ради той, которую вы любили особенно сильно, вам никогда не приходилось совершать проступки, это значит, вы никогда не любили по-настоящему.