Любовные похождения шевалье де Фобласа

Эта потеря глубоко ранила меня. Пулавский же по видимости совершенно равнодушно перенес ее, то ли потому, что уже был целиком занят великим планом, которым не замедлил со мною поделиться, то ли потому, что только несчастья родины могли тронуть его стоическое сердце. Он собрал остатки своей армии, занял удобную позицию, в течение нескольких дней укреплял ее и целых три месяца держался, несмотря на частые атаки русских! Однако следовало уйти — у нас начали истощаться запасы провианта. Пулавский пришел в мою палатку и попросил всех, кроме меня, удалиться; оставшись наедине со мной, он сказал: «Ловзинский, я имею право сетовать на тебя. Прежде ты вместе со мной нес бремя командования войском; я слагал на тебя часть моих тяжелых забот; но вот уже три месяца ты только плачешь и стонешь, как женщина. Ты покидаешь меня в тот критический час, когда твоя помощь мне необходимее всего. Ты видишь, что меня теснят со всех сторон; я не боюсь за себя, не моя жизнь заботит меня, но, если мы погибнем, государство потеряет своих единственных защитников. Проснись, Ловзинский! Ты благородно делил со мной все труды и опасности! Не оставайся же теперь их бесполезным свидетелем. Мы омыты русской кровью, наши собратья отомщены, но мы не спасли их и, может быть, вскоре потеряем возможность защищать их». — «Ты удивляешь меня, Пулавский, откуда такие зловещие предчувствия?» — «Я тревожусь не без причины; подумай сам о нашем положении: я старался пробудить во всех сердцах любовь к родине и почти повсюду встречал или людей, рожденных для рабства, или людей слабых, которые, сознавая свои несчастья, ограничивались лишь бесплодными сожалениями. Небольшое количество истинных граждан собралось под моими знаменами, но кровавые битвы скосили почти всех бойцов. Победы ослабляют меня, а число наших врагов после каждого поражения только растет». — «Повторяю, Пулавский, ты меня удивляешь: и в более жестоких обстоятельствах ты не терял присутствия духа...» — «Ты полагаешь, я утратил мужество? Оно состоит не в том, чтобы презирать опасность, а в том, чтобы, заметив ее, идти ей навстречу. Наши враги готовятся поразить меня, однако, если ты захочешь, Ловзинский, день, когда они намереваются отметить свой триумф, может стать днем их гибели и спасения наших сограждан». — «Захочу ли? Неужели ты сомневаешься?! Что ты задумал? Что нужно сделать?» — «Нанести необычайно смелый удар. Сорок наших лучших бойцов собрались в Ченстохове у Калувского100, известного своей отвагой. Им нужен твердый, неустрашимый предводитель, и я выбрал тебя». — «Пулавский, я готов». — «Не скрою, предприятие опасно, его успех сомнителен, и, если ты потерпишь неудачу, твоя гибель неминуема». — «Повторяю тебе: я готов, объяснись». — «Ты знаешь, у меня осталось всего четыре тысячи человек; конечно, я могу еще беспокоить наших врагов, но с такими слабыми силами я не имею права надеяться прогнать их с наших земель. Однако все наши дворяне собрались бы под моими знаменами, если бы король был в моем лагере». — «Что ты говоришь, Пулавский? Неужели ты надеешься, что король согласится приехать сюда?!» — «Нет, но нужно его заставить». — «Заставить?» — «Да. Я не забыл, что старинная дружба связывает тебя с П. Однако ты знаешь, что следует жертвовать всем во имя блага родины, знаешь, что есть священный долг...» — «Я знаю мой долг и исполню его, но что ты предлагаешь? Король никогда не выезжает из Варшавы». — «Что ж, нужно поехать за ним. Нужно забрать его из столицы». — «Как ты задумал осуществить столь сложное предприятие?» — «Русская армия, втрое многочисленнее моей, три месяца стоит против меня; ее генералы в окопах спокойно ждут, что я сдамся, истощенный голодом. Позади моего лагеря тянутся болота, которые считаются непроходимыми, но, едва настанет ночь, мы переправимся через них. Я расположил лагерь таким образом, чтобы противники не сразу обнаружили наше отступление. Если счастье будет на моей стороне, я уйду далеко и выиграю у них целый день. Я двинусь прямо к Варшаве по большой дороге, в окрестностях столицы я встречу мелкие вражеские отряды, но я надеюсь разбить их поодиночке или же, если они соединятся, отвлеку их, и они не заметят тебя. Дальше, Ловзинский, ты пойдешь сам. Твои сорок человек, переодетые в крестьянские платья, с саблями, кинжалами и пистолетами, спрятанными под кафтанами, разными дорогами проникнут в Варшаву. Ждите, чтобы король покинул дворец, тогда вы похитите его и привезете в мой лагерь. Предприятие дерзкое, неслыханное: в столицу пробраться трудно, оставаться в ней небезопасно, а выйти из нее почти невозможно. Если тебя схватят, ты погибнешь, Ловзинский, но погибнешь как мученик свободы. Пулавский, завидуя такой славной кончине, к несчастью, переживет тебя, но успеет отправить на тот свет еще немало врагов. Если же, напротив, всемогущий Бог — покровитель Польши внушил мне этот смелый план, чтобы покончить с этим злом, если милостью своей Он дарует тебе успех, достойный твоего мужества, мы увидим великие плоды твоей благородной отваги! П. встретит в моем лагере только солдат-граждан, ненавидящих иностранцев, но верных своему королю; здесь, среди патриотов, он вдохнет, так сказать, дух свободы, любовь к родине. Враги государства станут его врагами; наша доблестная шляхта, расставшись наконец с иллюзиями, будет биться под знаменами короля во имя общего дела, русские или погибнут, или вернутся восвояси. Мой друг, ты спасешь нашу страну».