Любовные похождения шевалье де Фобласа

Мы отнесли Пулавского в кресло; я и его дочь обливали слезами его связанные руки, а он по-прежнему отталкивал меня, осыпая упреками. «Что ты говоришь, старик? — продолжал Тыцыхан. — Уверяю тебя, Ловзинский честный человек, которого я хочу женить, а твой Дурлинский — мошенник, и я его повешу. Повторяю тебе: ты упрямее нас троих. Выслушай меня, и кончим, мне пора уходить. Ты принадлежишь мне в силу неоспоримейшего из прав — в силу права, дарованного мечом. Итак, если ты дашь мне слово искренне примириться с Ловзинским и отдать ему твою дочь, я возвращу тебе свободу». — «Тот, кто не боится смерти, вынесет и рабство; моя дочь никогда не будет женою изменника!» — «Значит, тебе больше хочется, чтобы она сделалась наложницей татарина? Если ты не дашь мне обещания через неделю выдать ее замуж за этого славного человека, я сегодня же вечером женюсь на ней. Когда и ты, и она надоедите мне, я продам вас туркам — твоя дочь достаточно хороша, чтобы войти в сераль паши; ты же будешь поваром у какого-нибудь янычара». — «Моя жизнь в твоих руках, делай со мной что угодно. Если Пулавский падет от рук татарина, о нем пожалеют и скажут, что он заслуживал другого конца, но если я соглашусь... Нет, я лучше умру». — «О, я не хочу твоей смерти. Я хочу, чтобы Ловзинский женился на Лодоиске. Клянусь саблей, пленник не смеет мне приказывать. Что за собака этот человек! Если бы он был только упрям, но нет, он еще и рассуждает вкривь и вкось».

Я увидел, что в глазах татарина блеснула злоба, и напомнил ему обещание не сердиться. «Я помню все, но этот человек способен вывести из себя даже избранника Пророка, а я просто разбойник! Пулавский, повторяю тебе: я хочу, чтобы Ловзинский женился на твоей дочери. Клянусь саблей, он заслужил ее. Без него она сегодня вечером сгорела бы заживо». — «Как так?» — «Взгляни на эти развалины: там стояла башня, эта башня пылала, никто не осмеливался проникнуть в нее; он же с Болеславом бросился в огонь и спас твою дочь». — «Как, моя дочь была в этой башне?» — «Да, этот негодяй заточил ее туда, он хотел силой заставить ее отдаться. Эй вы, расскажите ему все, да поскорее. Пусть он решает, у меня есть дело в другом месте, я не хочу, чтобы ваши караульщики^*95 застали меня здесь, в открытом поле, — другое дело там, я посмеюсь над ними!»

Тыцыхан велел погрузить добычу в крытые тележки. Лодоиска рассказала отцу о злодействах Дурлинского, она так ловко переплетала истории нашей нежности с историей своих несчастий, что родственное чувство и благодарность проснулись в сердце Пулавского. Тронутый страданиями своей дочери, благодарный мне за то, что я спас ее, он обнял Лодоиску и, глядя на меня без гнева, казалось, с нетерпением ожидал от меня таких слов, которые бы заставили его принять окончательное решение. «О Пулавский! — сказал я ему. — О ты, которого небо дало мне в утешение после потери лучшего из отцов!96 Ты, к которому я питал и дружбу, и почтение, зачем ты осудил твоих детей, не выслушав их? Зачем заподозрил в ужаснейшей измене человека, обожавшего твою дочь? Пулавский, клянусь тебе именем той, которую я люблю: помогая П. взойти на трон, я верил, что действую во имя родины. Моя юность не давала мне узреть опасности, которые ты предвидел благодаря твоей опытности! Но неужели за мою неосмотрительность ты обвинишь меня в коварстве? Разве можно упрекать за то, что я уважал и ценил друга? Можно ли считать преступлением, что я и до сих пор люблю его? Три месяца я, подобно тебе, присматривался к несчастьям моей родины и, как ты, оплакиваю их, но я уверен, что король ничего не знает. Я поеду в Варшаву и скажу ему...» Пулавский меня прервал: «Не туда нужно ехать! Ты говоришь, что П. не знает о несчастиях своей родины? Я хочу верить этому, но теперь нам все равно, знает он или нет. Дерзкие иноземцы, расположившиеся в наших землях, стремятся утвердиться в них, не считаясь с мнением короля, посаженного ими на польский трон. Король, бессильный или злонамеренный, конечно, не изгонит русских из нашей страны! Ловзинский, мы должны полагаться только на себя: отомстим за родину или умрем за нее. Я собрал в Люблинском воеводстве четыре тысячи дворян, которые ждут только возвращения своего генерала, чтобы двинуться на неприятеля. Следуй за мной в их лагерь. Если ты согласен, я отдаю тебе Лодоиску». — «Пулавский, я готов! Клянусь делить с тобою все труды и опасности. И не думай, что это Лодоиска заставляет меня принести такую клятву! Я с одинаковой силой люблю мою родину и обожаю твою дочь. Именем Лодоиски клянусь, что враги государства всегда будут и моими врагами. Клянусь пролить всю кровь до последней капли ради изгнания из Польши чужеземцев, хозяйничающих в ней от имени нашего короля». — «Обними меня, Ловзинский, я узнаю тебя, узнаю моего зятя. Дети мои, наши несчастья позади!»