Любовные похождения шевалье де Фобласа

Фоблас, вы понимаете, до чего я был смущен; я еще не знал намерений короля и старался понять истинное значение его двусмысленных слов, полных то ли горькой иронии, то ли доброжелательности. На несколько мгновений П. оставил меня в томительной неизвестности. «Я вижу, ты не знаешь, чего просить, — наконец продолжал он проникновенным тоном, который тронул меня до глубины души. — Ну, друг мой, обними меня — поцеловать короля почетно, хотя и не так выгодно, — прибавил он, смеясь. — Однако признай: немногие монархи поступили бы так, как я». Он уехал, а я остался, смущенный его благородством.

Едва король великодушно избавил меня от одной опасности, как надо мной нависла другая. Было более чем вероятно, что гонцы, отправленные из Варшавы, уже распространили повсюду поразительную весть о похищении монарха; без сомнения, за похитителями отправили погоню. Моя странная одежда могла выдать меня, а если бы я попал в руки уже осведомленных русских, никакие усилия короля не спасли бы меня. Даже предполагая, что Пулавский добился желаемого успеха, я не мог надеяться, что он уже близко; мне оставалось до него по меньшей мере миль десять, а моя лошадь выбилась из сил. Я понукал ее, но она, не пройдя и пятисот шагов, пала. В это время по дороге проезжал всадник; он увидел, что случилось, и, желая посмеяться над бедным крестьянином, сказал: «Мой друг, позволь тебе заметить, что твоя прекрасная лошадь теперь не стоит и гроша». Раздосадованный насмешкой, я решил наказать обидчика, а заодно раздобыть лошадь. Я резко выхватил пистолет, прицелился и заставил спешиться дерзкого незнакомца; признаюсь также, что, вынужденный к тому обстоятельствами, я отнял у него и широкий легкий плащ, скрыв под ним мою грубую одежду. Я бросил кошелек, полный золота, к ногам путешественника и ускакал со всей стремительностью, на какую была способна моя новая лошадь.

Она была еще полна сил, и я промчался, не останавливаясь, двенадцать миль; наконец мне показалось, что я слышу пушечные выстрелы, и решил, что мой тесть недалеко и сражается с русскими. Я не ошибся и появился на поле битвы как раз в то мгновение, когда один из наших полков отступал. Я назвал себя беглецам и, остановив их за соседним холмом, напал на неприятеля с фланга, в то время как Пулавский двигался на него развернутым фронтом. Мы напали так вовремя и неожиданно, что враг бежал с большими потерями. Пулавский приписал мне честь поражения неприятеля. «Ах, — сказал он, выслушав подробности моей экспедиции, — если бы сорок твоих человек не уступили тебе в мужестве, король был бы теперь в моем лагере! Но небо не захотело этого. Благодарю его за то, что оно сохранило тебя для нас, благодарю тебя за важную услугу, оказанную нам. Если бы не ты, Калувский убил бы короля, и на мое имя навеки легло бы пятно позора. Я мог бы, — прибавил он, — пройти еще две мили, но предпочел стать лагерем на этой удобной позиции. Вчера я встретил на дороге и изрубил вражеский полк, сегодня разбил два небольших отряда. Затем еще одно немалочисленное войско, собрав остатки этих отрядов и пользуясь темнотою, напало на меня. Мои солдаты, утомленные долгим переходом и тремя боями, начали сдавать; вместе с тобой к нам вернулась победа. Окопаемся здесь и подождем русскую армию, а потом будем биться до последнего вздоха».

Между тем лагерь оглашался криками радости: наши доблестные солдаты прославляли меня и Пулавского. Различив мое имя, повторявшееся тысячей голосов, Лодоиска поспешила в палатку отца. Она доказала мне глубину своей любви безмерной радостью, и мне пришлось снова рассказать об опасностях, которым я подвергся. Услышав о редком великодушии монарха, моя жена залилась слезами. «Как он велик! — воскликнула Лодоиска в горячем порыве. — Человек, простивший тебя, достоин быть королем — от каких горьких слез он избавил супругу, которую ты покинул, возлюбленную, которой ты не побоялся пожертвовать! Жестокий, неужели тебе мало того, что ты каждый день рискуешь жизнью?» Пулавский сурово прервал речь дочери: «О несдержанная и слабая женщина, как ты решаешься при мне говорить такое?» — «Увы, — ответила она, — вам не понять, каково мне беспрестанно дрожать за жизнь отца и супруга!» Да, Лодоиска трогательно плакала и вздыхала о лучшем будущем, в то время как судьба готовила нам самые ужасные несчастья.