Любовные похождения шевалье де Фобласа

Панический ужас охватил мой отряд. Мы не отъехали еще и пятидесяти шагов от города, как нас осталось только семеро. Стояла темная дождливая ночь. То и дело приходилось спешиваться, чтобы нащупать в грязных лужах дорогу. Лошадь монарха дважды упала и при втором падении сломала ногу. Пока она билась, желая подняться, король потерял шубу, стремя и левый башмак. «Если вы хотите, чтобы я ехал с вами, — сказал он, — дайте мне другую лошадь». Мы снова усадили его в седло и, чтобы выехать на дорогу, на которой Пулавский обещал встретить меня, направились к деревне Бураково. Король спокойно сказал нам: «В той стороне русские...» Я поверил ему, и мы, свернув, поехали в другом направлении. По мере того как мы подвигались к Белянскому лесу, наша численность уменьшалась: вскоре со мною остались только Калувский и Стравинский, а немного погодя мы услышали окрик неприятельского конного караула. Мы в страхе остановились. «Убьем его», — предложил Калувский. Я не стал от него скрывать, какое отвращение вселили в меня его слова. «Ну, тогда позаботьтесь о нем сами!» — воскликнул этот коварный человек. Он исчез в лесу, Стравинский последовал за ним, и я остался с королем один на один.

«Ловзинский, — сказал мне П., — я не сомневаюсь, это вы, я узнал ваш голос». Я не отвечал ни слова, и он кротко продолжал: «Я вас узнал... Кто мог бы предсказать это в дни нашей юности?» Мы были подле монастыря в Белянах105, в миле от Варшавы. «Ловзинский, — продолжал король, — позвольте мне войти в этот монастырь, а сами уезжайте». — «Вам нужно ехать со мною», — ответил я. «Напрасно вы переоделись, — сказал мне монарх, — напрасно теперь стараетесь изменить голос: я узнал вас, я знаю, что вы Ловзинский. Ах, кто мог это предвидеть? Прежде вы отдали бы жизнь за то, чтобы спасти вашего друга».

Он замолчал, и некоторое время мы ехали молча, потом П. снова сказал: «Я изнемогаю от усталости. Если вы хотите доставить меня живым, позвольте мне отдохнуть хоть минуту». Я помог ему сойти с лошади, он опустился на траву, заставил меня сесть рядом с собой и взял меня за руку. «Ловзинский, как же вы могли пойти против меня, вы, горячо любимый мною, вы, знавший лучше, чем кто бы то ни было, чистоту моих намерений? Неблагодарный! Как ужасно, что мне пришлось увидеть вас среди моих самых жестоких врагов, как ужасно, что вы встретились со мной только для того, чтобы погубить меня!» И он самым трогательным образом напомнил мне об играх нашего детства, о дружбе, хранить которую мы поклялись, о доверии, которым он всегда дарил меня. Он говорил, что осыпал бы меня почестями, если бы я захотел заслужить их, и упрекал за то, что я согласился возглавить недостойное предприятие, служа, в сущности, лишь главнейшим его орудием. Весь ужас заговора он приписывал Пулавскому, уверяя в то же время, что виновен не только граф, что и я изменил своему королю, согласившись привести в исполнение план тестя, что эта ужасная сговорчивость, преступная для подданного, была еще непростительней для друга. Наконец он стал уговаривать меня освободить его. «Бегите, — сказал он, — и верьте: если ко мне придут, я направлю их по другой дороге».

Король настаивал, его природное красноречие перед лицом смерти приобрело особую убедительность и трогало меня, оно будило во мне нежные чувства, он поколебал меня. Но восторжествовал Пулавский: мне послышался укоризненный голос гордого республиканца. Мой дорогой Фоблас, наверное, в любви к родине есть и фанатизм, и свои предрассудки. Но как тогда, так и теперь я не избавился от них и до сих пор убежден, что, заставив короля сесть на лошадь, я поступил мужественно и правильно. «Значит, — горестно воскликнул он, — вы глухи к мольбам друга? Вы отказываетесь от прощения, которое обещает вам король? Хорошо, едем дальше, я вверяю себя моей злой участи, и пусть судьба нас рассудит».

Мы снова двинулись вперед, но упреки короля, его мольбы, угрозы, моя тайная борьба с собою — все это до такой степени взволновало меня, что я не видел дороги. Блуждая по полям и лесам, я не знал, куда ехать. Наконец мы очутились в Маримоне:^* я понял, что ехал не в ту сторону, и мы повернули назад.

Проехав с четверть мили, мы встретили русское войско. Король назвал себя командиру и прибавил: «Мы заблудились на охоте. Вот этот добрый крестьянин обещал вывести меня на дорогу, но перед тем желал угостить в своей хижине, однако мне показалось, что в окрестностях бродят солдаты Пулавского, и потому я хочу немедля вернуться в Варшаву; прошу вас, проводите меня. Что же касается тебя, мой друг, — сказал он мне, — не жалей, что ты напрасно потрудился, потому что я так же охотно вернусь в столицу, как поехал бы с тобой. Однако было бы странно, если бы я тебя не наградил. Чего ты хочешь? Говори, я исполню твое желание».