Любовные похождения шевалье де Фобласа

Тусклые предрассветные сумерки уже позволяли различать предметы. Около двух недель я видел только плотных крестьянок, пышные прелести которых, обожженные жгучим солнцем, поблекшие от упорного труда, не могли меня соблазнить; кроме того, я смотрел на них только из-за решетки и на расстоянии пятидесяти шагов, теперь же со мною рядом сидел виконт де Флорвиль. При свете восходящей зари он показался мне привлекательней, чем Адонис восхищенной Венере. И притом маркиза плакала, а плачущая женщина так привлекательна!143 Я хотел отереть ее слезы, но наши взгляды встретились, мои губы коснулись ее губ, под влиянием рокового любопытства мои руки перестали повиноваться рассудку. О, моя милая кузина, я против воли нарушил данное тебе слово и должен признаться, что если твой виновный друг не довел измену до завершения, то лишь потому, что твоя бдительная соперница не позволила ему того, что в тесной, неудобной и раскачивающейся, мчавшейся по неровной дороге карете было бы лишь бледной тенью наслаждения.

— Маменька, значит, мы возвращаемся в Париж?

— Да, мой друг. Никто не заподозрит, что вы вернулись в столицу; кроме того, я приняла такие предосторожности, которые помогут вам скрыться. Пока подкупали этих четырех негодяев, знающих меня только под именем графа Розамбера, я подыскивала удобную квартиру для молодой вдовы, едущей в Париж из-за предстоящей тяжбы; ее фамилия Дюканж, и эта дама, мой друг, — вы! Но так как было бы неприлично, если бы молодая вдова приехала в столицу одна, Дютур, горящая желанием загладить свой проступок, вот уже четыре дня разыгрывает роль важной госпожи де Вербур. Это имя, если вы не против, будет носить почтенная мать госпожи Дюканж. Одетая во французское платье из гродетура144, вышитого узкими полосками и темными цветами, госпожа де Вербур ходит с таким важным видом, что вы умрете со смеху. Впрочем, она недурно исполнит свою роль, если ей удастся отделаться от слишком сильных и откровенных выражений, которые порой у нее вырываются. У нее от природы неуклюжие и тяжелые движения дам, никогда не покидавших своих провинциальных замков. Лакеем вам будет служить племянник вашей «матери». Вам без труда найдут повара и горничную. Дом стоит в двухстах шагах от моего; в нем я сняла и обставила комнаты, которые скрасит наша любовь. Не гуляйте в саду, предоставьте его мне. Калитка выходит на Елисейские поля, через нее я буду пробираться к вам почти каждый день. Мой доктор, знающий, что этим летом я не поеду в деревню, уже предписал мне по утрам дышать свежим воздухом.

Люди, провожавшие нас, расстались с нами у Тронной заставы145. Виконт де Флорвиль и я вышли из экипажа у дверей модистки; там нас ожидали: моя «мать», Жюстина и мой новый лакей Ла Флёр. Дютур начала с того, что попросила у меня прощения, а Жюстина, которая радовалась нашей встрече, причесывая меня, отчаянно шалила. Виконт де Флорвиль продумал все. Я оделся в утренний костюм хорошенькой путешественницы. Мои вещи привязали сзади кареты. Моя «мать» села в экипаж рядом со мной, мы поехали дальше и остановились на улице Фобур-Сент-Оноре146.

Через два часа маркиза де Б. в сопровождении своей горничной приехала узнать, тут ли госпожа Дюканж. Мы поцеловались, как две милые женщины после долгой разлуки. Моя «мать», знавшая светские обычаи, благоразумно оставила нас одних. В ту минуту, когда де Вербур вышла из комнаты, в нее влетел амур. Божок оставался с нами целых два часа.

— Скоро полдень, — сказала маркиза, — нам пора проститься. У меня дома знают, что я должна была ужинать и ночевать за городом, но меня ждут к обеду... Ах, кстати, будьте любезны, объясните, что означала известная бутылка, присланная мне?

— Маменька, это следствие ветрености Жасмена.

— А когда же вы подарите мне портрет мадемуазель дю Портай?

— Сейчас; он в кармане камзола шевалье де Фобласа. Вот он, милая маменька.

— Завтра я принесу вам портрет виконта де Флорвиля.

— Маменька, маркиз не говорил вам о мадемуазель дю Портай?

— Конечно, мой друг. Она живет с этим Фобласом! Ваши родители разыскивают вас далеко от Парижа, тогда как вы очень близко. Маркиза возмутило ваше обращение с Ла Жёнесом. «Как, — сказал он, — ударить хлыстом! Позволительно ли это? Разве молодой девушке подобает бить слуг таким образом? В тот день, когда я ушибся и она прижала к моему лбу серебряную монету, помните, как я кричал? Вы думали, что я капризничаю, что я слишком чувствителен; однако следует признать, мне было ужасно больно. У нее адски сильные руки. Эта девушка сущий чертенок, и это видно по ее лицу».

Едва маркиза ушла, как ко мне вернулась госпожа де Вербур. Я попросил ее отправить Ла Флёра к Розамберу.

— Доченька, графа нет в Париже.

— Матушка, я полагаю, он здесь и, во всяком случае, хочу точно знать, где он.

— Однако, сударь, маркиза не приказывала...