Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Одержимость М - вульва. Знак её - ноги. Что, стройность ног пленит? Нет, но вульва, источник ног! На мужской взгляд, ноги - из вульвы, периферия этой вот вульвы и окоём её. Сверхчувствительность женской плоти - факт установленный; в ней рецепторов больше, чем в маскулинном. Свёрнутый рай в Ж - вовсе не в паре (грудь, вульва) органов. Она вся из блаженства. Ласками всякой части Ж-тела рай, то есть, можно вернуть на миг... В общем, в Ж не понять, где вульва, а где всё прочее. Переход от неё вниз к бёдрам или вверх к лону очень размытый. Ж началась как вульва, суть её вульва, а окоём сформатирован под наш мир: в нём ходят - поэтому у вульв ноги; в нём трудятся - у вульв руки; в нём реагируют на мужской диктат - у вульв зрение, слух, тактильность. Мы есть масштаб вещей (Протагор) с поправкою, что масштаб вещей есть мужчина. Чтоб не носить Ж в заднем кармане, он превратил её в самоходное, автономное, порождающее себя средство и женской физике придал функцию спада в вульву.

Вульва - источник ног; те - оправа её, окрестности.

Размещение всеохватного беспредельного эротизма в вульве есть цель мужчины, что, субъект, всё вовне мнит объектом. Вырвавшись из эдемской стихии, коя им правила, он свернул рай в вагину.

Но - женскость склонна к экспансии, к реконструкции, хочет снова в рай. "Женщина жарче чувством мужчины, больше безумств в ней" . Подлинность и естественность женского - родники психоп'aтии. К результатам культуры Фрейд отнёс бунт телесности и, в заботе о норме, выделил роль М-умысла относительно женского первозданно-стихийного как доглядчика.

Женское - важно! - так эрогенно, что М в любой его точке встретит участие. То есть Ж смоделирует порт под фаллос хоть на ладони, было бы время...

Но, в этом случае, как знать, женское, чтоб являться приманкой, антропоморфно с некою целью и завлекает нас? Может, чтобы вернуть в эдем? Как ни сдерживай женское, как его ни обуздывай, даже пядь его манит выше, к бёдрам и к персям, к той райской прелести, что в свой час сломит страшный кровавый умственный мужской промысел.

"И сотрёт жена главу змия" (Быт. 3, 15).


392

Из приёмника - Бах. В тьме за окнами - соловей поёт, да так пылко, точно он до сих пор в раю.

Состязание, но с известным концом: Бах, ясно же, обречён; затем хотя б, что его контрапункты только лишь выкройка из безбрежного моря мелоса. Впрочем, нынче ни соловью допеть из-за треска "музл'a" никак, но и Бах лимитирован, ибо, думают, современный слух не вместит его. Восприятие чахнет, мысли редеют. Глобализация. Время царствия "человека вообще" как быдла. Век охлократии. Все должны принять упрощённые формы мысли и чувств, - чтоб цвёл рынок, чтоб всё на рынке было по нраву пошлому сброду. Деньги важней богов.


393

Кафе Странная Даша...

Hediard Взоры Рахили,

вплывшие в эру iPhone случайно...

Столик меж нами в кафе... белый чайник

под диалог власти-ян с инь-стихией...


Даша феминна.

Женственный абрис

круглости бёдер её и коленей

режет кисель сладкой гендерной лени,

тестостероновой острою саблей.


Даша - дочь века...

Сталь прагматизма

в ней словно дот на горе - "Uber Alles!

Это кафе романтических далей

блюзы поёт без любовных мелизмов...


Но Даша, Даша:

страсть близ при дверех!

И у неё сумасшедшие очи,

и у неё соловьиные ночи,

и превращенье неверия в веру.


394

"Глобализация" ведь от "global", что означает "шар", "круглость"? Глобализация - округление. Вот, берётся вещь сложная, нестандартная, с примесями специфик: национальных, образовательных, сексуальных, также культурных, психологических, исторических, личностных, суггестивных, длящих связь вещи с множеством прочего, - да, берётся и округляется, сходно мы округляем в три-четырнадцать, пусть оно бесконечно и на другом краю его Бог... Всё явное остаётся, а приблизительное, гадательное, непонятное и в конце концов трансцендентное, - то, где Бог, - округляют. Глобализуют. Ставят за рамки словно ненужное, ибо нужное, мол, известно и директовано общим разумом, всеми признанным, у кого власть предписывать. И плевать, что выплёскивают с как бы грязной водой ребёнка. Впрочем, неважно. Жить зато проще. Жить зато радостней, веселей.


395

Буржуазный строй открывает путь самобытности? Нет, единственно множит маски пошлой торгашеской хамской физии.


396

Буржуазм - с первородного преступления. Он уйдёт, ведь при нём человеку нельзя быть честным, возвышенным, благородным, доблестным, вольным. А это нужно, чтобы возник благородный живой мир, истинный.


397

Ломка ценностей - вещь такого порядка, дикого с точки зрения этики, когда "святости", нечто вроде "всё детям!", вдруг отменяют в выгоду зрелым, в коих, конечно, больше усвоенных лучших навыков: чувств, духовности, знаний, опыта и намерений, плюс возможностей жизнь улучшить, - то есть того, что нужно, чтоб нас об'oжить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги