Ловец акул

Ну да, я знал, что буду валить Нерона в самое ближайшее время. Но я смотрел ему в глаза и улыбался, ходил с ним в церковь и больше не покидал службы и не отказывался от причастия.

Вот ирония, а? Выглядеть как Марк Антоний, кликуху иметь Нерон, а умереть, как Цезарь.

Мне все время вспоминались его давние слова о том, что я — Брут. И хотя Брут оказался не тот, а какой-то другой, в каком-то смысле Марк Нерон с самого начала свою судьбу предсказал, вот такой он был неординарно умный человек.

Все самое ужасное в жизни происходит по-тихому, как бы не сразу. Сначала я ужасался этой мысли, но, в сущности, это была просто мысль. Затем я сжился с ней и понял, что сделаю все, но это было просто намерение. К тому моменту, как намерение стало действием, я был хорошо подготовлен с точки зрения своей, этой, души.

Я все в себе уже убил.

Есть такая хитрость про спортик. Нельзя просто пробежать пиздаллион километров, а потом вроде как остановиться. Надо постепенно снижать темп, и хорошо еще какое-то время, приличное, просто пройтись, чтобы успокоить сердце. Марк Нерон всегда жил по уму.

Как я и говорил, я все в себе убил, а? Все да не все.

Выстрелить было очень легко. Выстрелить всегда легко, на самом деле, само действие очень простое. Все сложное начинается потом.

Помню, какой мандраж у меня был, когда я понял, что он еще жив.

Понимаете, само решение убить, даже само убийство — это все цветочки, ягодки — то, как непросто с этим потом жить.

Все, что случилось до того, как он упал, вспоминается мне теперь с большим трудом и чувств не вызывает почти никаких. Я его ждал и ждал его спокойно, я ждал, когда он появится, я знал, что смогу выстрелить и сделаю это метко.

Далеко не самое сложное и опасное убийство в моей жизни, даже близко — не.

Все резко стало другим, когда курок уже был нажат.

Я попал ему в грудь. Очень хотел в сердце, а попал, видать, в легкое. Его трясло, как от температуры. Я не мог уйти. Нужно было выстрелить еще раз. Но этого я тоже не мог.

На ватных ногах я подошел. Мне было, Господи, так страшно.

Вы заметили, в парках и лесах на земле все время осень. Эти пожухлые ржавые листья круглый год, земля всегда пахнет октябрем-ноябрем, когда все умирает.

Нерон смотрел вверх, но зазеленевшиеся кроны деревьев застили ему небо. Он открывал и закрывал окровавленный рот. А я закрыл глаза. Только на секунду закрыл глаза, но казалось, что прошла целая жизнь.

В балаклаве стало ужасно жарко, захотелось ее снять. Хорошая уловка, душа, но не выйдет.

Почему у меня сразу не получилось? Надо было сразу и быстро, чтобы он даже ничего не понял. А я заставил его страдать.

Вы замечали, какие у животных и у людей одинаково грустные лица, когда им больно? Никогда я не видел у него такого лица.

Я стоял над ним и не тешил себя надеждой, что Нерон меня не узнает. Он всегда был очень умным человеком (и я убил этого человека, я уничтожил его неординарный ум). С чего бы ему так облажаться в конце жизни?

Можно было снять балаклаву, но я не сделал этого из стыда.

Парк был пустой, утро только началось, но я так хотел, чтобы кто-нибудь меня увидел.

Попался, блядь.

На пары, блядь, на пары, все, на пары.

А если бы мальчишка по имени Марк Чеботарев отправился на пары, а не на нары, его жизнь могла бы сложиться очень по-другому.

Я встал рядом с ним на колени, заглянул ему в лицо. Как его трясло. Да как всех, на самом деле. От боли, от неожиданного холода, от удушья. У него в этот момент сделались совершенно незнакомые глаза, мутные, совсем чужие.

На Нероне был спортивный костюм, в котором он встречал меня в Глиньково, поверх ветровки лежал крест, он так золотился и сверкал в слабых лучах утреннего солнца, что казался живым существом. Рыбкой. Рыбкой в крови.

Я видел, как Марку страшно. Всем страшно, не он первый, не он последний. Я бы не хотел умирать один. Я не желал этого и ему. И я взял его за запястье, крепко, чтобы он не умирал один. Взгляд его с трудом сфокусировался на мне.

Он вцепился в меня взглядом. Я имею в виду, сложно такое объяснить, но в тот момент мне показалось, что во мне появились две кровавые дырки.

Я не видел, чтобы он меня осуждал. Не видел, чтобы Марк меня проклинал. Я думаю, какая-то часть него ждала именно этого. У всех у нас внутри сидит маленький человечек, который хочет нам смерти.

Может, его маленький человечек подсказал ему ляпнуть мне все то, что привело к сегодняшнему дню. К тому, что сегодняшний день оказался именно такой. Для него — последний.

Я крепко сжимал его запястье, показывал, что я рядом и буду рядом до конца. Все лучше, чем одному, здесь, в полумраке леса, на всегда осенней земле. В какой-то момент я закрыл глаза, и тогда он мог выхватить пистолет и убить меня. Шекспировская драма, какой, бля, размах. Но Нерон этого не сделал.

Я сжимал его запястье до самого конца, даже когда кровь толчками вырывалась у него изо рта, так резко из-за агониального спазма, и благодаря этому я послушал последний удар его сердца.