Ловушка для Золушки

На следующий день мы двинулись в путь по шоссе Корниш и автотрассе на Тулон: Жанна впереди на своей машине, я на своей следом за ней. Во второй половине дня мы уже добрались до мыса Кадэ. Мадам Иветта ждала нас, старательно выметая остатки штукатурки и гравия, брошенные строителями. Она не решилась сказать, что не узнает меня, расплакалась и скрылась в кухне, причитая с сильным южным акцентом: «Бедный наш мир, бедный мир».

Дом был приземистый, с почти плоской крышей. Наружные стены еще не до конца покрасили. В той части виллы, которую не затронул пожар, темнели огромные налеты копоти. Гараж и столовую, где мадам Иветта подала нам обед, перестроили полностью.

– Не знаю, любите ли вы по-прежнему барабульку, – говорила мне мадам Иветта, – но подумала, что вам понравится. Вы рады снова вернуться в наши прекрасные края?

– Оставь ее в покое, – отрезала Жанна.

Я попробовала рыбу и объявила, что очень вкусно. Мадам Иветта немного успокоилась.

– Знаешь, Мюрно, ты могла бы уже научиться уму-разуму, – проворчала она. – Не съем я твою малышку.

Поставив на стол фрукты, она нагнулась и чмокнула меня в щеку. Сказала, что не только Мюрно за меня переживала. Все эти три месяца не было ни дня, чтобы кто-нибудь в Ле-Лек не справлялся обо мне.

– Один малец даже заявился сюда вчера днем, когда я наверху убирала. Вы, видно, очень даже его привечали.

– Кто заявился?

– Малец, парнишка. Должно быть, ваших лет. От силы двадцать два – двадцать три годка будет. Поверьте, с таким водиться не стыдно. Писаный красавчик и пахнет так приятно, ну прямо как вы. Я знаю, что говорю, – я его поцеловала, ведь я помню его еще с тех пор, как он под стол пешком ходил.

– А что, Мики была с ним знакома? – насторожилась Жанна.

– Да уж не иначе. Он то и дело меня спрашивает, когда вы вернетесь да где вы.

Жанна с недовольным видом уставилась на нее.

– Само собой, он еще наведается, – добавила мадам Иветта. – Он тут неподалеку. Работает на почте в Ла-Сьота.

В час ночи я лежала в комнате, которую занимала Мики в начале лета, и не могла заснуть. Мадам Иветта уехала в Ле-Лек. Около полуночи я услышала, как Жанна ходит в моей бывшей спальне, а потом – в отремонтированной ванной. Наверное, она проверяла, не осталось ли чего-нибудь подозрительного, хотя здесь уже потрудились и следователи, и строители.

Потом она улеглась в третьей спальне в конце коридора. Я встала и пошла к ней. Она лежала в белой рубашке на расстеленной кровати и читала книгу некоего Деле под названием «Расстройства памяти».

– Не ходи босиком, – сказала она. – Либо садись, либо надень мои туфли. У меня где-то в чемоданах должны быть тапки.

Я вынула у нее из рук книгу, положила на тумбочку и забралась на кровать рядом с ней.

– Кто этот парень, Жанна?

– Понятия не имею.

– Что я такого могла сказать по телефону?

– Ничего, что мешало бы теперь спать. Он может представлять опасность только в одном случае: если видел телеграмму и слышал все наши разговоры. Но это маловероятно.

– А почта в Ла-Сьота большая?

– Не знаю. Нужно будет туда завтра заехать. А теперь пора спать. Я, кстати, не уверена, что телефонные разговоры идут через Ла-Сьота.

– Тут внизу есть телефон, я видела. Можно проверить прямо сейчас.

– Не дури. Вернись в постель.

– А можно я лягу с тобой?

В темноте она вдруг сказала, что есть один неприятный момент, о котором стоит серьезно задуматься:

– В ванной среди разных обгоревших вещей я нашла гаечный ключ. Он лежал внутри стиральной машины. Это не мой. Тот, которым я пользовалась в вечер пожара, я выбросила. Может быть, ты купила ключ, чтобы каждый день отвинчивать гайку?

– Я бы тебе сказала. И наверняка избавилась бы от него.

– Не знаю. Я об этом не думала. Я полагала, что ты взяла ключ в ящике с инструментами в багажнике машины. Так или иначе, следователи его не нашли или не придали ему значения.

Позже я привстала, чтобы проверить, спит ли она. Обращаясь в темноту, я спросила, почему она была так добра ко мне тогда, в первый день в клинике, – только ради того, чтобы довести игру до конца? Она не отвечала, и я добавила, что изо всех сил пытаюсь все вспомнить и помочь ей. Еще я сказала, что мне очень нравится моя голубенькая машина и все остальное, что она мне купила.

Она пробормотала, что уже спит.

Все следующие дня я продолжала тренировку, как это называла Жанна. Реакция мадам Иветты подтверждала, что я делаю успехи. То и дело она повторяла:

– Ну вы совсем не изменились!

Я старалась вести себя более энергично и взбалмошно, потому что Жанна иногда сердилась, что я какая-то полуживая, или говорила: «Отлично, мадемуазель мямля, еще чуть-чуть, и нам прямая дорожка на панель в Южной Америке. Там хотя бы повеселее, чем во французской тюрьме».

Поскольку мадам Иветта почти весь день толклась на вилле, нам приходилось уезжать. Жанна возила меня в Бандоль, как, вероятно, делала Мики три месяца назад, или же мы валялись на пляже. Как-то в полдень один рыбак, проплывавший мимо на своем баркасе, казалось, оторопел при виде осенней курортницы в купальнике и белых перчатках.