Ложь и борьба с нею

Анализ мнений противников использования на допросах полиграфов (М. С. Строговича, И. Ф. Пантелеева, А. М. Ларина. П. С. Элькинда, В. И. Шиканова и др.) позволяет сделать вывод о том, что возражения в основном сводятся к отказу в правомерности использования приборов как средства доказывания. И это мнение, действительно, не вызывает сомнений. Поскольку саму по себе ложь (как форму мышления, понятие этическое, правовое и т. п.) прибор зарегистрировать не может, постольку и речь может идти не о доказательственном значении результатов применения прибора, а лишь как о средстве тактическом, позволяющем выдвинуть обоснованное предположение (версию) о ложности или правдивости высказываний допрашиваемого. Перспективно также использование полиграфов в оперативно — розыскной деятельности, особенно в случае применения полиграфов, основанных на бесконтактном принципе действия,

Трудно не согласиться с мнением П. С. Дагеля. Л. Б. Зуся, Р. М. Готлиба, Т. С. Свистуновой и А. Г. Стовповой, которые, критикуя мнение П. С. Элькинда о полиграфе в рецензии на книгу Г. Ф. Горского, Л. Д. Кокорева и П. С. Элькинда «Проблема доказательств в советском уголовном процессе (Воронеж, 1978), пишут: «…а) нельзя говорить о принудительном проникновении в мысли допрашиваемого, так как полиграф регистрирует не мысли, а физиологические реакции; б) непонятно, почему полиграф превращает допрашиваемого в «беспомощный объект исследования» (кстати, когда обвиняемого направляют принудительно на медицинское освидетельствование, он выступает именно «объектом исследования»); наконец, и требование научности может быть соблюдено, если ставить перед полиграфом посильные для него задачи»[83].

Представляет интерес история создания полиграфа и приборов, аналогичных ему. Родоначальником его смело можно назвать выдающегося советского психолога, ныне покойного, академика А. Р. Лурия.

Еще в 20‑е годы он (в то время студент — психолог) заинтересовался отработкой так называемого ассоциативного эксперимента, регистрируя инструментальным путем реакции человека. Приведем выдержки из воспоминаний по этому поводу А. Р. Лурия[84]. Говоря о разработанном им методе «сопряженной моторной пробы» (испытуемый, отвечая на вопросы оператора, нажимал одновременно на рычаг аппарата, вследствие чего возникал электрический сигнал определенной силы, регистрируемый прибором), А. Р. Лурия отмечал, в частности: «Сопряженная моторная проба оказалась полезной еще в одной области — криминалистике. Она позволяла обнаружить следы преступления, оставшиеся в психике испытуемого. Мы исходили из того предположения, что если человек, скажем, совершил убийство и скрывает это, то атрибуты убийства у него непременно аффективно окрашены. Он больше всего боится как бы не выдать себя, и, естественно, все слова, вызывающие у него воспоминания об убийстве, приведут к аффективным комплексам, которые мы умеем улавливать в своих записях… Нам, естественно, захотелось проверить все это в реальной обстановке. Тогда время было в этом отношении легкое — не требовалось многих лет усилий и подачи бесконечных заявлений в разные инстанции, я просто пошел в московскую прокуратуру, изложил там нашу идею, и довольно скоро была организована лаборатория, нам даже дали помощника — молодого тогда следователя по особо важным делам Льва Шейнина, известного ныне благодаря своим литературным трудам, в которых, кстати, этот период его деятельности, кажется, не воспет.

Нам давали изучить дело об убийстве и привозили подозреваемых еще до допроса. Мы выделяли аффективные слова, которые могли иметь отношение к ситуации преступления, — например, если человек убил кого — нибудь молотком и запрятал труп в кучу угля, то «молоток» и «уголь» были для него словами аффективными. Спрятав их среди нейтральных слов, я мог рассчитывать, что именно на этих двух словах преступник споткнется и даст мне симптомы аффективных реакций.