Лучшая в мире повесть о первой любви

Я разуваюсь, с непониманием оглядывая непонятно чем наполненные пакеты, стоящие у двери. Мусор обычно Балерина выносит в ведре, так что я удивляюсь. Тем временем холст в моих руках ждёт не дождётся момента, когда я начну её писать, а карманы моей ветровки — момента, когда они будут наполнены деньгами.

— Подождёшь меня? — спрашивает Балерина к почти ощутимому сожалению холста и почти слышному завыванию карманов, — или со мной сходишь?

— А ты куда? — спрашиваю в свою очередь.

— Туда, где нужна моя помощь, — только и отвечает Балерина.

Я, пожав плечами, прислоняю холст к стене и обуваюсь. Балерина как-то странно хмурится, но потом возвращается к привычному для неё безразличию. Натягивает балетки на ноги, собирает волосы цвета золота в хвост.

— Обещай только хорошо себя вести, — в конце концов говорит она.

Я только молча киваю. Она надевает на своего лабрадора ошейник с поводком, берёт в руки пакеты и мы выходим в подъезд. В лифте, напоминающем большую клетку, как обычно Балерина кормит птиц, а я смотрю на них, поражаясь тому, какие они красивые. Под стать Балерине.

У Балерины в подъезде самые настоящие тропики — стены заросшие мхами и папоротником, полы, где из разбитых горшков выложена дорожка от лифта к выходу, кашпо с экзотическими цветами, ящерицы, кусающие за пятки, если на тебе нет обуви. И птицы. Около сотни птиц, летающих из угла в угол, парящих под потолком, освещающих помещение своими разноцветными хвостами не хуже ламп.

Рокки, собака Балерины, рвётся вперёд нас, пытается поспеть за бегущей по полу птицей — благо Балерина крепко держит поводок и тянет собаку назад. Мы, к моему удивлению, не идём гулять с Рокки — мы идём прямиком к большому серому зданию, расположившемуся за домом Балерины. На вопрос, что это за место, Балерина молчит — значит, думаю я, мне предстоит самой это узнать.

И я узнаю, стоит нам только переступить порог и оказаться в окружении белых стен.

Меня приветствует большая обшарпанная табличка, объясняющая, какого рода место мы посетили. Но большего объяснения, чем мальчик в инвалидной коляске, мне, конечно, ничего не может дать.

— Привет, — улыбается кудрявый чумазый мальчуган, завидев Балерину, и даже называет её по имени. Что удивляет меня больше, она улыбается ему в ответ.

Пока Балерина возится за вахтой (болтает с вахтёром так, что я сразу понимаю — Балерина его знает уже давно), Рокки прыгает вокруг мальчишки, радостно лает, лижет его ладони. А я стою, держа в руках тяжеленные пакеты, и пытаюсь понять, что тут происходит.

В конечном итоге Балерина, закончив с вахтёром, подходит ко мне, берёт у меня пакеты и идёт в сторону длинного серого коридора. Рокки весело бежит за ней вслед, мальчуган крутит колёса и тоже едет за нами.

— Никуда не сворачивай, — строго велит мне Балерина, — нас не должны увидеть в неположенный день.

Тут же, словно напоминая о себе, гавкает Рокки — и Балерина улыбается:

— Ну и с ней, конечно, тоже.

Мы оказываемся в большой светлой комнате, наполненной детьми. Самыми разными детишками, ничем друг на друга не похожими. Но их всех объединяет радость, когда они видят в дверях Балерину, и когда в комнату, радостно лая, врывается Рокки.

Каждый ребёнок зовёт Балерину по имени, обнимает её, здоровается с ней, улыбается ей. И каждому ребёнку Балерина даёт что-то вкусное, вытаскивая сладости из одного пакета. А потом, убедившись, что всем хватило, Балерина раздаёт игрушки из другого пакета. Этакий Дед Мороз. Рокки скачет от ребёнка к ребёнку, виляя хвостом и давая понять, что она очень и очень счастлива.

— Я по вам скучала, — говорит Балерина, и у меня всё внутри приятно сжимается.

Она тоже умеет любить. Так, как не любит никто на свете.

Когда Балерина заканчивает раздавать детям подарки, мне становится тепло на душе — она садится в центре комнаты и начинает читать детям сказку. Вроде, «Три толстяка», и судя по тому, с какого места Балерина читает, больше половины книги она с детьми уже проштудировала.

Заканчивают они её при мне же — дети кричат и визжат, радуются хорошему концу. И только кудрявый мальчишка, встретивший нас снаружи, хмурится и молчит.

— Что такое? — тихонько спрашиваю у него я, садясь перед ним на корточки.

— Как можно называть себя героем, — проговорил мальчик, грустно на меня глядя, — если у тебя есть руки и ноги, а ты всё равно выдумываешь себе проблемы?

Я, конечно, не нахожусь, что ответить — в горле застревает ком. А мальчишка улыбается беззубым ртом и, положив костлявую руку мне на плечо, говорит:

— Не берите в голову. Порадуйтесь за Тутти. У него, слава богу, всё хорошо закончилось.

Визг, крики, вопли счастья и радости — и я среди всего этого, улыбающаяся потому, что мне просто нельзя плакать.

Ты станешь грешником, если заплачешь там, где каждый — сильнее любого из самых сильных героев.

* * *

— Как у тебя хватает сил на всё это смотреть?

Я спрашиваю об этом Балерину, стоит нам только выйти из детского дома. А она улыбается краешками губ и отвечает мне — тихо-тихо:

— Эти дети заставляют меня верить в счастье.

Больше по дороге я её ни о чём не спрашиваю.