Лучшие люди (СИ)

— Конечно же нет, сэр, я не танцую с подобными дикарями, что даже не слышали о The Beatles… — но слова оборвались испуганным ойканьем, когда Эрик схватил его и вытащил на танцпол.

Когда я касаюсь тебя, то чувствую себя счастливым.

Это такое чувство, любовь моя, что

Я не могу прятаться, не могу прятаться,

Не могу прятаться.*

На протяжении песни они неловко топтались на танцполе, наступая друг другу на ноги, спорили о том, кто должен вести, останавливаясь, чтобы снять воображаемую шляпу перед другими, кто смеялся и махал им. Эрик даже сделал реверанс.

Началось что-то медленное, но они оба уже слишком развеселились, чтобы прекратить или принять позу, больше подходящую для вальса.

— Пожалуйста, скажи, что ты слышал Элвиса Пресли, — произнес Чарльз, в разочаровании закачав головой на жизнерадостное “не-а” Эрика. Он начал подпевать низко и глубоко, как только мог себе позволить тринадцатилетний подросток, погружаясь в романтичные строки с преувеличенным удовольствием: — “Мудрецы говорят, что только дураки торопятся, но я не могу не влюбиться в тебя…”

В тот момент никто из них не был особенно обеспокоен тем, что рука Эрика переместилась со спины Чарльза на его талию, и, в свою очередь, Чарльз убрал ладонь с плеча Эрика, обвивая его за шею. Леншерр чувствовал себя счастливым в лучшем смысле этого слова, что было редкостью, и ему нравилось наблюдать за таким Чарльзом, за блеском его глаз, румянцем на щеках и улыбкой. К концу из танцующих остались только двое мальчиков; никто не наблюдал за ними, никому дела до них не было. И останавливаться было незачем.

Возьми меня за руку,

Возьми всю мою жизнь,

Потому что я не могу не влюбиться в тебя.**

Когда песня закончилась, Эрик в шутку попробовал наклонить Чарльза, чуть не ударив его головой об пол. Тут же рывком вернув его в вертикальное положение, и оба смотрели друг на друга с тревогой. С мгновением они стояли, крепко прижимаясь друг к другу, сердца колотились как бешеные, а затем они рассмеялись, и это превратилось в объятье, крепкое и счастливое, и где-то глубоко внутри, почти инстинктивно Эрик понимал, что это лучшее, что случалось с ним за долгое, долгое время, и он не хотел отпускать.

Но, наконец, Чарльз высвободился из объятий, все еще улыбаясь, Эрик взъерошил его волосы, сказал:“Maus”, и Чарльз, легко ткнув его в живот, предложил:

— Давай найдем что-нибудь из еды.

К моменту следующего танца, год спустя, ситуация значительно изменилась. Они с Чарльзом были уже больше, чем друзья, но Эрик не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

— Что, потому что мы оба парни? Это частная школа, Эрик, вряд ли мы первые. На самом деле, я уверен, что две гриффиндорки… И ты знаешь, те слухи, что сам Дамблдор…

— Это не причина, Чарльз, я клянусь. Дело не в этом, иначе бы я кричал о нас с каждой крыши.

(И все же они использовали девушек как прикрытие, ни разу — других парней, и спасибо этому великолепному английскому языку, ведь даже Магда так и не узнала, что его школьной любовью был мальчик. Неприятно было осознавать, что Чарльзу он врет. Он никогда не хотел этого.)

Чарльз сузил глаза, так, что Эрик в который раз почувствовал себя под его взглядом неуютно.

— Значит, это из-за других слизеринцев? Ты не хочешь, чтобы они знали, что ты встречаешься с магглорожденным.

— Просто я считаю, что из-за этого могут быть проблемы у нас обоих, Чарльз. Ты не представляешь, в какой кошмар они могут превратить твою жизнь, пытаясь отпугнуть тебя от меня, — он провел тыльной стороной пальцев вниз по щеке Чарльза, попробовав дразняще улыбнуться. — И, признай, не все твои друзья с восторгом приняли бы то, что ты встречаешься со слизеринцем.

Чарльз нахмурился, колеблясь, затем, после того, как прошло смущение, согласился.

Благодаря упрямству Эрика они никогда больше не танцевали друг с другом в открытую. Только в украденные мгновения в темных углах, за дверями и под лестницей были быстрые объятья, пара поворотов, долгий поцелуй, затем надо было возвращаться к девушкам, которые волей-неволей были вынуждены помогать им скрываться. Зачастую Мойра и Рейвен, но не всегда; Чарльз настоял на этом, чтобы те не подумали, что по отношению к ним у них серьезные намерения. Они ходили на танцы с приятельницами, какими-то однокурсницами, застенчивыми сестрами друзей, но ждали этих мгновений под лестницей.

— Ты можешь написать письмо, пока я буду с Рейвен? — спросил Чарльз, отвлекая Эрика от мыслей, когда они уже проделали их старый маршрут по тем же крышам к обзорной площадке Астрономической башни. Их веревочная лестница была все еще спрятана на прежнем месте, ветхая и потертая; она ни за что не выдержала бы их веса сейчас.

— Напишу, — произнес Эрик, — но я хотел бы, чтобы ты прочитал его перед отправкой. Ты всегда был хорош в составлении писем, в отличие от меня, — веревка, с помощью которой Чарльз поднялся по стене, теперь была обмотана вокруг его руки; он развязал ее и приладил одним концом к крыше, пробормотав: — Аффиксио.

— Очень поможет, — прокомментировал Чарльз.

Эрик ухмыльнулся.