Лучшие люди (СИ)

Уильяма Страйкера Эрик знал, он был высокопоставленным министерским чиновником — и магглорожденным, как говорили, несмотря на его неистовые заверения о чистоте крови. Упоминания о Натаниэле Эссексе он видел в газетах в статьях о запутанных и жестоких убийствах. Его в дрожь бросало при мысли о том, что подобный человек оказался рядом с Хогвартсом.

— Как ты думаешь, что это значит, Эрик? — прошептала Ангел. — Что происходит?

— Что-то нехорошее. Не высовывайся и держись подальше от Шоу, — сделав глубокий вдох, Эрик продолжил свой путь по лестнице.

***

— Достань ручку и бумагу, Эрик, — произнес Чарльз, не пошевелившись и не глядя на него. Его голос был мягким и ровным, сонным и почти монотонным. — По-маггловски, нет времени возиться с чернилами.

Эрик достал ручку и листок маггловской бумаги из стола, книгу, чтобы подложить, и сел.

— Прямо сейчас я в кабинете Шоу, — проговорил Чарльз. — Вспоминаю. Смотрю на его стол. И мне нужно, чтобы ты записал все, что я скажу.

— Я готов.

— Книги об управлении и лидерстве. Книги о дуэлях. Звездные карты. Запомнить на потом. Записи об учениках — Имоджен Кокс и Долли Дурсли. Карты. Запомнить на потом. Диаграммы по порядку: Проклятье Долохова. Заклятье Окаменения. Взгляд Василиска. Сектумсепра. Левикорпус. Одно без названия. Запомнить на потом. Открываю ящик. Пергамент — его не читал. Семейная фотография. Футляр с палочкой. Палочка, — Чарльз распахнул глаза, хотя взгляд все еще оставался несфокусированным. Зрачки были сужены. — Длинная. Черная. Терновая, или я гоблин. Видел ли я? Видел. Золотые буквы на рукоятке. Знак Леншерров. Эрик.

— Моя палочка? — Эрик почувствовал прилив ярости. Вскочив, он сделал несколько шагов по комнате, опасаясь, что иначе начнет швыряться вещами. — Моя палочка. Зачем? Зачем ему… палочки Леншерров довольно ценные, да, но смысл ему запирать ее в ящике? Он не мог открыто пользоваться украденной палочкой… и вообще не мог пользоваться моей палочкой, терновая не поддастся любому желающему, который просто поднял ее… — он застыл.

“Ты не потерял палочку в настоящей дуэли.”

“Да, но та дуэль совершенно не походила на тренировочную, правда?”

Эрик был вне себя.

— Успокой свои мысли, Эрик, — отстраненно произнес Чарльз. — Мы не закончили. Шоу входит в дверь, у меня больше нет времени осмотреться, но я не могу уйти. Возвращаюсь.

Эрик заставил себя сесть, и с несколько минут Чарльз сидел молча, закрыв глаза, снова едва дыша.

— Безымянная диаграмма, — проговорил он наконец. — Дай мне бумагу.

Перевернув листок, Эрик передал его ему вместе с ручкой и книгой. Чарльз снова открыл глаза, снова видя как будто что-то вдали, и начал рисовать, дублируя диаграмму, которую держал в голове. Это заняло несколько минут; диаграмма была сложной, и Чарльз, он понимал, не знал ее значения, что затрудняло процесс воспроизведения.

С другой стороны, Эрик знал об изысканиях Шоу. Задолго до того, как диаграмма была закончена, он понял, что в конце из нее выйдет что-то очень, очень отвратительное. Это была не “Авада Кедавра”: слишком сложно для нее, слишком условно, но с большой энергией в потенциале. Это было что-то гораздо сильнее.

Настолько, что понадобилась бы палочка Леншерров, чтобы был хотя бы малейший шанс того, что с этим можно будет справиться.

— Теперь карты, — сказал Чарльз, откладывая диаграмму в сторону. Эрик протянул ему еще бумагу, но Чарльз отмахнулся, снова закрывая глаза. — Записывай, — вместо этого произнес он, и начал описывать карты и пометки на них.

Рука Эрика к тому моменту, как он закончил, заболела. Чарльз начал дышать глубже, не так ровно, очевидно, боролся с… чем-то. Эрик задался вопросом, медитировал ли он так долго и прежде, даже в подобном нестабильном состоянии полутранса.

Как только они закончили с картами, Чарльз потратил какое-то время на то, чтобы восстановить дыхание, затем спросил:

— Что еще? Где еще я сказал “на потом”?

— Звездные карты.

— Звездные карты. О боже, я был полным нулем в Астрономии.

“Неправда”, мысленно отозвался Эрик. Чарльз всегда был хорош во всем, что бы ни надо было делать. Его оценки по Астрономии стали немного хуже, чем “отлично” только потому что им двоим было довольно трудно наблюдать за звездами для выполнения домашней работы, чтобы не превратить это во что-то совершенно другое.

Он на мгновение — совсем ненадолго — позволил этим воспоминаниям — теплым и сладким — захватить себя, заново переживая то, что было раньше. Мысли о прошлом казались словно звездой в той темноте, которой был кошмар, затеваемый Шоу.

Чарльз молчал, так что записывать Эрику было нечего; его глаза двигались за веками, пальцы дергались. Что он видел?

— Самайн, — произнес он, наконец. — Запиши это. Запиши.

Эрик послушался, наблюдая за Чарльзом; тело становилось все менее напряженным, дыхание — судорожным.

— Чарльз?

— Я выхожу. Подожди.

Один последний глубокий вздох, и Чарльз открыл глаза. Оглядевшись вокруг, он заморгал, как будто удивленный тем фактом, что его комната еще здесь.

— Самайн? — произнес Эрик.