Лук и Красные Холмы

Луку повезло: далекий вражеский голос какого-то Севы Новгородцева из вражеского радиодалека объявляет "Звезду автострады" в исполнении "Deep Purple", а Луку песня очень нравится. Только, вот, эта самая Бибиси ни уха, ни рыла в современной музыке, которая в данном случае — рок, а никак не поп, не попса! "ДИ ПАПЛЫ" — это хард-рок, истинный рок! Хайвэй стар — песня из одна тысяча девятьсот семьдесят второго года. Да, старая вещица, но… но… Слов нет!

Звук из транзисторного динамика дрянной, да к тому же уплывает то и дело в шумы, но — гораздо лучше, чем ничего или частушки Марии Мордасовой… Заглянули в комнату Валера с Аней, им до всех этих "паплов" глубоко и пурпурно фиолетово, они ищут место, куда бы приткнуться вдвоем от посторонних взглядов. Но, видать, не судьба… А с другой стороны: Луку что — выйти на улицу и до утра завывать, луну пугать?

При базе есть садик, со всех сторон окружающий гостиничное здание, но на улице вечер, густой и безлюдный, небо, если не считать толстого лунного серпа и россыпи крупных звезд, по южному черным-черно и безоблачно, при этом знобко так, что даже пар изо рта: холод ночной уже приполз с невысоких гор, и отступит только утром, сменится на умеренную весеннюю жару. Да и страшновато ночью в незнакомой местности: за короткое время пребывания на гостеприимной узбекской земле они все (в том числе и Лук) уже успели наслушаться всяких кошмарных историй, с ядовитыми пауками, с глубокими трещинами в скалах, в нераскрытыми убийствами приезжих…

— Алё, пипл, может, чайку попьем?

Пипл переглядываются коротко, и Аня решает за двоих:

— Конечно. Я перемещаюсь на кухню, там поставлю чайник, вы же пока тумбочки составьте бок о бок, дабы не на кровати нам чаевничать.

Речь у Ани правильная, гладкая, но словно бы книжная, без жаргонизмов, без слов-паразитов, и Лука это весьма редкое свойство устной речи очень забавляет. Интересно, а в другой какой ситуации, более неформального оттенка, она что — тоже… гм… Нет, поздняк метаться, отшумел тот клен: и сам теперь этого уже не узнаешь, и Валера не скажет.

Кроватями названы простые раскладушки, на которых очень уж ненадежно расставлять что-либо из наполненной посуды, сдвоенные тумбочки — совсем другое дело. Сидя на раскладушках, пировать, пожалуй, низковато, но для неформальных посиделок с кружкой пустого чая в руках — сойдет. Лук, подавшись грудью вперед, на своем ложе восседает, а эти двое напротив устроились, на Влерином койко-месте, в полуобнимочку. Всех все устраивает. Чай у в заварочном чайничке, что Аня с кухни принесла — пока еще черный, грузинский, но они все уже знают: "в поле" будут пить только зеленый, местных сортов, ибо черный здесь, у местных, не приживается.

В комнате подрагивает мягкий полумрак, освещаемый месяцем из под ситцевых шторок и слабосильным светильником возле Лукова койко-места, а светильник этот — небрежное творчество местных "Кулибиных" — вроде самопального бра: состоит из непосредственно из сорокаваттной лампочки, патрона, в который она ввинчена, прилепленного-припаянного к патрону полуметрового шнура с вилкой, плюс проволочный каркасик вокруг патрона, чтобы лампочка не прикасалась к стене своим стеклянным боком. Свободная розетка есть только возле изголовья Лукова лежбища, поэтому и лампочка там.

С коротким вопрошающим стуком приоткрылась дверь, заглянул в полутьму Олег Николаевич, старший техник, зыркнул наметанным глазом в сторону распиваемых напитков, сначала с подозрением на лице, потом успокоенно, даже показал в улыбке черный провал рядом с тусклым железным зубом, но разделить чаепитие деликатно отказался. Олег Николаевич выглядит экзотично, а на первый погляд — пожалуй, даже, брутально: возраст пятьдесят два, рост метр восемьдесят шесть, жесткие, сплошь седые, волосы торчат во все стороны над невысоким лбом, резкие черты лица, богатырская грудь, тоже вся в седой шерсти… Но молодые люди, во главе с Луком, мгновенно, в первый же день знакомства, раскусили старика: у него добрый характер, он работящ, незлобив и простоват. А еще, оказывается, учился танцам, от юности своей, в балетной школе при знаменитом Кировском театре, и помнит самого Чебукиани, Вахтанга Михайловича!

Наверное, и даже наверняка, Чабукиани заслуженный человек, артист, суперзвезда, но это было так давно, еще до войны, а сейчас на дворе четвертая четверть двадцатого века, даже великие творения, типа Хайвэйстар и Смоконзэвотэр, уже четыре года как устарели, тупое диско отовсюду и во все щели повалило, хоть топор вешай, а тут допотопный балерон Чабукиани!.. Смешно.