Луна на ощупь холодная (сборник)

Всю ночь супруги плакали и думали, как поступить с Агарью и Измаилом. Сарра настаивала на том, чтобы отослать их в Египет, к родне Агари, с тем, чтобы Измаил наследовал свою часть по совершеннолетию Исаака. Авраам же хотел выделить Измаилу наследство и раскинуть его шатры в нескольких днях пути от их лагеря. Этот вариант не нравился Сарре: ей хотелось, чтобы Измаил при всем желании не смог увидеть Исаака до тех пор, пока тот не возмужает, и чтобы гибель Исаака была Измаилу крайне невыгодна.

Аврааму казалось, что его решение более справедливо, к тому же, привязанный к Измаилу, он хотел бы пусть изредка, но видеть его. Но Бог сказал Аврааму: «Не огорчайся ради отрока и рабыни твоей, во всем, что скажет тебе Сарра, слушайся голоса ее, ибо в Исааке наречется тебе семя. И от сына рабыни Я произведу народ, потому что он семя твое».

Рано утром Авраам робко постучался в шатер Агари. Она вышла, одетая, как в дорогу: не ложилась в эту ночь. Авраам дал ей хлеба и взгромоздил на плечи мех воды. Ему не хотелось обременять ее ничем, никаким имуществом или съестными припасами, потому что достаточно было благословения Божия. До Египта – несколько дней пути, и под охраной Измаила Агари ничего не грозило. Авраам заметил морщины на ее смуглой коже, и слой мыльного угля на ресницах, которые она не красила во дни их брака, и, чтобы не расплакаться, повернул ее лицом к дороге и поцеловал в черный затылок.

13

«Авраам!» – сказал Господь. «Вот я!» – отозвался Авраам с великой радостью, потянувшись руками к небесам, как ребенок, просящий мать взять его из колыбели. Уже тридцать семь лет не слышал он голоса Господня.

Бог сказал, из любви к Аврааму растянув начало тяжелой фразы: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе». И умолк.

Каково быть станом, на котором ткут руки Господни? Легко ли быть плахой, на которой и коронуют, и казнят твоих детей?

«Что ж, – подумал Авраам, чувствуя, как мертвой стеной надвигается на лицо его ночь, – не просил ли я разделить боль и славу, что изошли из чресл моих? Смилостивился Господь, и прах Исаака смешается с песком пустыни, и не будет четырех тысячелетий смертного ужаса детей моих, но только я, и Сарра, и Исаак примем боль эту. Мы погибнем от рук ассирийцев и вавилонян, будем томиться в египетском плену, мы умрем во времена сорокалетнего блуждания в пустыне, мы сгинем с маккавеями, нас убьет Антиох и Помпей на Храмовой горе, нас заживо сожжет Гордус, мы погибнем, восстав с зелотами, и падем вместе со Вторым храмом, мы покончим с собой в Массаде, нас запорют в Багдаде, зарежут в Мадриде, заколют в Вормсе, обезглавят в Праге. Нас убьют «Хрустальной ночью» и заживо погребут на Украине, под пытками мы признаемся, что добавляли в мацу детскую кровь, наши трупы бросят на улицах Кишенева, нас повесят британцы в Эрец-Израэль, мы умрем от смертельных ран в Тель-Хай, и нам размозжат головы в Хевроне. Мы затонем на «Струме» и погибнем в сражении за Иерусалим в Шестидневной войне, и на Голанах в войне Судного дня, нас задушат в Освенциме и сбросят в Бабий Яр, взорвут в Варшавском гетто, и даже на дискотеке в Тель-Авиве погибнем я, Сарра и Исаак – в земле Мориа, на той горе, которую укажет Господь.

Но да не будет этого с Лилой, Моше, Берц-Авраамом, Ханой-Марией, Рути, Ривкой, Натаном, Милкой, Эсти, Ароном, Йоси, Степаном, Шломо, Евгением, Евой, Гершомом, Мартином, Беньямином, Исер, Анат, Этгаром, Иегудой, Дворой, Милтоном, Хаимом-Гилелем, Ильей, Давидом, Исраэлем-Йосефом, Александром». До утра молился Авраам о своих потомках, перебирая взглядом звезды небесные, а на рассвете оседлал осла, взял двоих слуг, велел заспанному румяному Исааку собираться в путь, сам наколол дров для всесожжения, как ни трудно это было в его возрасте, и пошел в то место, о котором сказал ему Бог.

Все три дня пути Исаак, затомившийся дома, пел, смеялся и играл со слугами в салки.

Авраам молился и плакал – ему было так легко скрыть это, потому что глаза его в старости стали слезиться от солнца и ветра. Перед взором его памяти стояло лицо Сарры, от которой Авраам твердо решил скрыть судьбу всех их потомков, кроме одного, Исаака. «Лучше ей умереть сразу, как только узнает. Вести разносятся быстро, и может быть, я уже не застану любовь мою в живых, и не придется мне сказать ей: «Вот, я принес сына нашего во всесожжение Господу», – думал Авраам, слушая пение Исаака.