Мадикен и Пимс из Юнибаккена

Мадикен убедила её. И вот уже бедняга Маттис лежит под живой изгородью из сирени, избитая разбойниками, а Лизабет подбегает к ней, утешает, ласково гладит по лицу и ведёт на постоялый двор, устроенный на чердаке сарая. Но Маттис не знает, что надо делать, когда играешь в самаритянина. И Лизабет приходится учить её.

— Ой-ёй-ёй, сколько крови я потерял, сколько кро-о-ови! — стонет Лизабет, показывая Маттис, как надо играть.

Та послушно повторяет. И в конце концов игра идёт довольно гладко. А вот Мия, та играет замечательно!

Её и учить не надо. Она самый свирепый разбойник между Иерусалимом и Иерихоном, да и сама Мадикен играет не хуже. Они коварно подкарауливают в кустах все проходящие по дороге караваны и безжалостно грабят их. О самаритянине на постоялом дворе они начисто забыли. И под конец Лизабет спускается с чердака злая, как оса.

— Ну сколько можно там сидеть и всё мазать и мазать её вином и керосиновым маслом? — сердито спрашивает она.

Лизабет думает, что растительное масло и керосин — одно и то же, но это не так, объясняет ей Мадикен.

— Если ты намажешь раны пострадавшего керосином, он у тебя не протянет до утра.

Но Маттис, разумеется, «протягивает», и теперь они с Лизабет тоже хотят быть разбойниками. Мадикен переделывает постоялый двор в разбойничью пещеру.

И вскоре пещера наполняется золотом и драгоценными камнями, потому что все четверо разбойников разбойничают не жалея сил — ни разу ещё девочки не играли в такую весёлую игру. Про вшей они совсем забыли. Но вдруг Мия спрашивает:

— Слушай, Мадикен, а если у нас снова появятся вошки, как ты думаешь, можно нам будет снова прийти сюда?

— Вы можете приходить сюда и без всяких вошек! — говорит Мадикен. — Приходите завтра, ладно?

Когда выясняется, что дети не в силах больше играть, им подают на веранде тефтели с макаронами, а на десерт — фруктовый кисель. Маттис ест так много, что Мии даже становится стыдно за неё, и когда сестра в третий раз подкладывает себе тефтели, Мия спрашивает:

— Ты чего, всё ещё не наелась?

— Вообще-то наелась, — отвечает Маттис, набивая едой рот.

— Тогда чего ж ты всё лопаешь и лопаешь? — сердито осведомляется Мия.

— Чтоб никогда больше не проголодаться, — объясняет Маттис.

Она ест до тех пор, пока у неё не начинаются колики в боку. Больше она уже не может проглотить ни крошки.

Вот тут-то как раз и приходит Альва.

— Теперь, я думаю, вы наелись, а вошки передохли, — говорит она.

Альва отводит детей в кухню, по очереди чешет им головы частым гребнем, а потом смывает с их волос весь сабадилловый уксус тёплой водой с душистым мылом, которое пахнет почти что розами. Мия с Маттис отправляются домой такие чистые, какими никогда не были за всю свою жизнь.

Мадикен провожает их до калитки.

— Мия, так ты придёшь завтра? — спрашивает она.

— Да, если хочешь, — отвечает Мия. — И Маттис тоже придёт.

Потом она берёт сестру за руку, и обе они торопливо бегут по улице на своих тонюсеньких ножках. А чистые волосы развеваются у них за плечами, как ветви огненно-красных кустов.

Папа как раз возвращается домой, когда мимо него проносятся два огненных куста. Мадикен рассказывает ему о своих вошках, о том, как их вывели, и о других весёлых происшествиях сегодняшнего дня.

Дядюшка Нильссон в это время проверяет свой капкан, и папа, проходя мимо, вручает ему газету для тётушки Нильссон. Мадикен то и дело виснет у папы на руке. До чего же весело, когда он приходит домой!

— Какая мама молодец, что купила столько сабадиллового уксуса! — радуется Мадикен, и папа соглашается с ней.

— Да, наша мама очень добрая!

Услышав это, дядюшка Нильссон кивает, соглашаясь с ними.

— Конечно! Прекрасная Госпожа из Юнибаккена очень добрая! Чего нельзя сказать о моём домашнем Злодиолусе.

Мама сидит на веранде и что-то вяжет крючком, поджидая папу. Она тоже рада его возвращению.

— Сегодня мы с тобой будем ужинать одни, — сообщает она — Мадикен и Лизабет уже поели.

Папа целует её в щёку.

— Прекрасная Госпожа из Юнибаккена, — произносит он — Я слышал, ты вывела вшей у двух бедных малюток. Об этом можно напечатать завтра в газете.

Мамины глаза темнеют. Она поднимается с плетёного стула.

— Стыдись, — говорит она, и папа тут же раскаивается в своих словах.

— Прости, Кайса, я действительно сказал глупость.

Но извинение не помогает. Мама молча поднимается в спальню. Она сейчас жалеет себя. Мадикен это знает, хотя и не понимает толком, почему. Как всё печально обернулось. Мадикен почти сердится на папу.

— Зачем ты так сказал? Что ты имел в виду?

— А-а! И сам не знаю — отвечает папа — Наверное, я имел в виду, что не велика заслуга — вывести у кого-то вшей, когда кругом столько несправедливости, с которой надо бороться. Но мама, разумеется, в этом не виновата.

— Тогда не говорил бы, — строго замечает Лизабет.

Они сидят на веранде все трое: папа, Мадикен и Лизабет, им очень грустно. Ну почему такой весёлый день кончился так печально, думает Мадикен.

Входит Альва, собираясь подать на стол тефтели.

— Господи, что у вас тут случилось? — интересуется она, увидав их грустные лица.