Мадикен и Пимс из Юнибаккена

— Зна-а-аю… Но мама дала мне десять эре, — отвечает Лизабет, смеясь ей прямо в лицо.

Бургомистерша не может понять, что сие значит, и потому сама объясняет, кто она такая.

— Я — бургомистерша Далин. И меня очень огорчает, что маленькие девочки не хотят сидеть смирно и слушать, как я для них пою.

Но тут подходит мама и извиняется перед бургомистершей за манеры Лизабет. Шалунью уводят к столу и там читают ей нотацию. Хотя и не слишком длинную, потому что сейчас начнутся живые картины.

Мадикен подобное зрелище кажется сказочно-прекрасным. Им показывают картины «Рыцарь и дева», «Королева эльфов», «В зале викингов». Они называются «живыми», потому что представляют их живые люди, застывшие в разных позах, совсем как на настоящих картинах. Такое представление удивительно, а придумала и поставила этот немой неподвижный спектакль сама бургомистерша. Несомненно, она способная женщина. Королеву эльфов представляет её дочь, закутанная в тюль, с венком на голове. Вот счастливица, думает Мадикен, любуясь дочкой бургомистерши, и спрашивает Альву:

— Эти живые картины просто невероятно красивы, правда?

— Да, — отвечает девушка, — я не видала ничего прекраснее.

Потом на эстраду возвращается оркестр. Сейчас начнутся танцы. Оркестранты отлучались ненадолго, чтобы поесть, и теперь со свежими силами приступают к работе. Мадикен восхищённо смотрит на Альву. Интересно, кто первый пригласит её? Наверняка один из полковых лейтенантов или, может быль, вон тот маленький худенький нотариус, если только он не прошляпит.

Музыканты играют вальс. И сразу же зал заполняют танцующие пары. Лизабет подпрыгивает от желания танцевать и начинает теребить Мадикен за руку.

— Пойдём с тобой тоже потанцуем вальс!

Вообще-то Мадикен хочет дождаться, пока пригласят Альву, но Лизабет пристаёт к ней и тянет её за руку, ведь раз они научились танцевать вальс, надо показать своё умение.

Да пожалуйста, Мадикен и сама тоже не прочь, попробовать и посмотреть, как у них получится. Она крепко обхватывает Лизабет и ведёт её в вихре танца. «Раз-два-три, раз-два-три», — считает Мадикен, как учила Альва. Всё идёт прекрасно, даже лучше, чем дома в кухне, ведь здесь звучит настоящая музыка. И ничего, что постоянно наскакиваешь на кого-нибудь из танцующих, главное — не терять счёт: раз-два-три, раз-два-три. Однако Мадикен зорко следит за тем, чтобы не утанцовывать слишком далеко от своего столика, Ведь ей непременно надо увидеть того, кто пригласит Альву.

Но девушка по-прежнему сидит на месте. Никто её не приглашает. Да что такое, почему её не приглашают? Мадикен ничего не может понять, и у неё исчезает всякая охота танцевать дальше. Надо сейчас же пойти посмотреть, не грустно ли Альве.

— Всё, хватит, — объявляет она и без церемоний отпускает Лизабет.

Альва сидит, опустив долу глаза, с таким видом, словно ей хотелось бы быть подальше отсюда. Так нельзя вести себя на балу. Надо с самым весёлым видом оглядываться по сторонам. Иначе тебя так никто и не пригласит на танец. Это понимает даже Мадикен.

— Ты должна смеяться, Альва — усердно нашёптывает она девушке.

Но та даже и не пытается улыбнуться. Мама с папой стараются развлечь бедняжку разговором. Однако им почти не удаётся развеселить её. Альва вряд ли слышит, что ей говорят, и односложно отвечает на все вопросы. Она сегодня неразговорчива.

Следующий танец — полька, и в этот раз снова никто не приглашает прекрасную гостью в белом платье. Тогда поднимается папа. Но Альва испуганно возражает:

— Нет, боже сохрани, господин редактор, вы не должны ради меня разыгрывать перед всеми эту комедию!

И тут, наконец, силы оставляют Лизабет. Она заползает к папе на колени и засыпает у него на руках.

Теперь уже папа не может танцевать ни с кем: ни с Альвой, ни с мамой. Да мама и не хочет танцевать. Она говорит, что чувствует себя слишком тяжёлой для танцев. Но ей хочется, чтобы Альва танцевала и веселилась.

А Альва не веселится. Все в этом зале танцуют и танцуют, так что пол дрожит, но Альву никто не приглашает. Как только раздаётся музыка, кавалеры тут же бросаются совсем к другим молодым девушкам и красивым дамам. А на неё никто даже не смотрит.

Никто, кроме бургомистерши, которая время от времени, когда её приглашают на вальс, проплывает мимо их столика. Она бросает на девушку холодный взгляд и брезгливо подбирает юбку, словно боясь прикоснуться ненароком к такой «шантрапе», как Альва.

Мадикен видит: папа сердится. А когда сердится, он опасен, поскольку не отдаёт себе отчёта в том, что делает. Мама тоже злится на бургомистершу, и Мадикен слышит, что она шепчет папе:

— Эта обезьяна обошла все столы и наговорила про Альву всяких глупостей.

— Ты права, — отвечает папа — Но когда-нибудь я загоню её в угол и выскажу всё, что я о ней думаю.

Мадикен робко поглядывает на Альву, в глазах девушки стоят слёзы. Одна уже катится по щеке, но Альва поспешно вытирает её. Она вовсе не желает, чтобы кто-нибудь заметил, как ей грустно.