Майя

Прошло два года. Лето набирало силу, но до самых знойных дней было еще далеко. В полях зрел урожай, тучные стада паслись на лугах, плоды в садах наливались соком, цветы пестрели в высокой траве, дул легкий ветерок, прохладная вода в ручьях манила свежестью. Годовалый малыш нежился на солнышке, радостно ползал по лужайке, тянул в рот все что попало, если не отбирали, делал первые робкие шаги, падал и отчаянно ревел, пока его не подхватывала на руки добрая субанская нянюшка, а потом молодая мать плескалась с ним в реке, а он корчил забавные рожицы, и взрослые ласково и терпеливо слушали детский лепет, находя в нем глубокий смысл. Золотисто-пурпурные кайнаты, посланники богов, наполнили леса и поля заливистыми трелями. Звонко щебетали амадины, в высоком небе носились черно-белые ржанки, а по вечерам форель выпрыгивала из ручьев, охотясь за прозрачными, как хрусталь, крохотными мушками-гилонами.

«Прелестный городок!» – рассеянно думала Майя, шагая вдоль тенистой аллеи по главной улице, недавно переименованной в проспект короля Карната. Разумеется, Кериль-Катрия не шла ни в какое сравнение с Беклой: каменных домов почти не было, изредка встречались кирпичные, но большинство составляли одноэтажные деревянные постройки, как в Мельвда-Райне, окрашенные в яркие цвета. Впрочем, гулять по городу было сплошным удовольствием: товары в лавках добротные, торговцы честные, на площадях народ развлекают акробаты, жонглеры и танцовщицы – надо сказать, неплохие, принимая во внимание катрийский стиль исполнения. В Кериль Майю сопровождали слуги из усадьбы и субанская нянька Зан-Оталя (дома мальчика все звали Анда-Серрелинд). Прошлый мелекрил и всю весну Майя провела в поместье, в заботах по хозяйству и по дому, как примерная жена, мать и невестка, и теперь наслаждалась заслуженным отдыхом. Впрочем, заботы ее не утомляли, наоборот, радовали, особенно теперь, на втором году семейной жизни.

Первый год после свадьбы выдался бурным. Майя, обживаясь в чужой стране, среди чужих людей, во всем полагалась на Зан-Кереля. Для начала ей пришлось выучить катрийское наречие, хистоль, – язык незнакомый и совсем непохожий на бекланский. Вдобавок обитатели поместья говорили на простонародном диалекте, и Зан-Керелю пришлось нанять для Майи субанскую служанку, которая поначалу помогала ей объясняться, а впоследствии стала няней Зан-Оталя. Впрочем, через год Майя вполне сносно овладела хистольским, хотя прачек и лесорубов понимала не без труда.

К тому же Майя, в силу своего низкого происхождения и воспитания, совершенно не представляла себе весь круг обязанностей владелицы зажиточного имения. Серрелинде, народной любимице, признанной красавице и героине, делать ничего особенного не приходилось, кроме как являть свой светлый лик толпе, над которой она сияла сверкающей кометой. Однажды в усадьбу забрел имперский коробейник – в красной шляпе, зеленой рубахе и полосатом жилете, чем-то неуловимо похожий на Зирека, – и рассказал, что бекланцы теперь утверждали, что комета возвестила явление и смерть Серрелинды. Итак, Майе пришлось осваивать непростую науку домоводства, но ее экономка, повар, пекарь и кларзиль – древняя старуха, которая присматривала за деревенскими детьми, пока крестьянки работали в поле, – во всем ей помогали и подсказывали, что и как делать. Майя решила, что Зан-Керель приказал им подбадривать жену, но не догадывалась, что на самом деле завоевала их расположение своим легким нравом и приятными, учтивыми манерами. Она от рождения умела располагать к себе людей. Как правило, мужчины трудятся ради денег, ради славы или на общее благо, а женщины склонны повиноваться тем, кто им нравится. Понемногу Майя научилась пользоваться своей властью. В любом обществе власть сосредоточивается в руках немногих, потому что остальные не желают принимать решения или отдавать распоряжения. Майе пришлось сначала разобраться, чего от нее хотят, а потом поступать сообразно ожиданиям, стараясь не наделать глупостей. Поначалу она ночами лежала без сна, прислушивалась к растущему в ней ребенку и молила всех богов, чтобы у нее все получилось правильно.