Читаем Майя полностью

Форнида развернулась и в кусты ушла – при виде этих оврагов у любого живот скрутит, а мне уже было все равно. Пока мы ее дожидались, я вознесла молитву Канза-Мераде, не боясь, что меня услышат, – к тому времени я уже никого вокруг не замечала.

…И по слову темных судей, что истязает душу,Канза-Мерада, великая богиня, стала трупом,Поруганное тело повесили на крюк…Всесильны законы подземного мира, о Канза-Мерада,Смирись и молчи!Богиня с великих небесВ великие недра спустилась,Во мглу подземного мира спустилась,Покинула небо,Покинула землю,Отринула власть,Отринула владычество,В нутро земное ушла…

Оккула всхлипнула, до боли сжала кулаки, перевела дух и продолжила:

– А как я молитву закончила, старик-жрец ко мне подошел и руку на плечо положил. Не знаю, как я поняла, что он не простой пастух, а жрец, который это место охраняет. Он мне в глаза заглянул и говорит:

«Те, кому я служу, поведали мне, что тебе суждено это исполнить. Я прав?»

«Да», – ответила я.

«Но ты безоружна».

«Я сама оружие».

Он снова посмотрел на меня и сказал:

«Тебе дарован фриссор. Поступай, как сочтешь нужным. Я буду за тебя молиться».

Тут Форнида вернулась.

«Да не расстраивайся ты так! – сказала она Зуно, потрепав его по щеке. – К вечеру я тебе нож в сердце воткну, сразу успокоишься! Ну, Оккула, чего ты там возишься? Не мешкай!»

Она начала спускаться в овраг, и я полезла следом. А там, банзи, дело такое… Как бы тебе получше объяснить? На самом верху – деревья, дубы да кусты колючие, из сухой земли корни толстые торчат, по ним спускаться удобно, но это только поначалу. Пробрались мы через сплетенные ветви, и так жутко стало: листва вокруг шелестит, деревья перешептываются, будто ждали нас здесь – ну, что-то нас точно поджидало. Листочки на верхних ветках плотные, зеленые, им и света, и воздуха хватает, а вот как слезли мы пониже, листва привяла, зачахла, как узник в темнице. Мы за ветви и за корявые корни хватались, потому что иначе по отвесной стене прямо на дно и съехали бы.

Потом глаза к полумраку привыкли, я поглядела под ноги, а там деревьев почти и нет. Внизу под нами виднелся каменный порожек, шага четыре шириной. Форнида туда первой спрыгнула, как кошка, и остановилась, меня дожидается. Я спустилась в сотне шагов от нее, перевела дух и к ней направилась – молча; время еще не пришло. Сквозь листву сверху зеленый свет струится – не такой, как в чащобе, а дрожащее плотное марево, будто солнечные лучи сквозь толщу воды пробиваются на дно озера, – и ветви над головой перекрещиваются, как прутья клетки. Ну, так мы в клетке и были, с потолком и стенами, но без дна. Я с порожка вниз поглядела – стены гладкие, только кое-где камни торчат, ухватиться есть за что, если кому сдуру взбредет вниз лезть, потому как там, внизу, нет ничего, только мрак и пустота. А богиня вещает, что мне дальше делать. Ох, банзи! Осталась я одна-одинешенька против проклятой злодейки и не знаю, справлюсь ли…

Оккула прильнула к подруге, вздрагивая и хныча, как испуганное дитя. Майя ее приласкала, зашептала нежные слова, погладила по плечам. Успокоившись, Оккула продолжила:

– Форнида подбоченилась, по сторонам озирается, глаза радостно блестят – довольная собой дальше некуда, уж очень она любила опасные приключения. Я к стене оврага прижалась, а Форнида окликнула меня – и тут же оцепенела от ужаса.

При звуке ее голоса все вокруг заколыхалось, словно темноту прорезали языки пламени. «Оккула… Оккула… Оккула», – выло и стенало эхо. Нет, и не эхо вовсе, а жуткие, потусторонние голоса чудовищных созданий – хвала богам, что они нам неведомы! Злобными или безумными их назвать нельзя, ведь в этом странном месте не существовало ни добра, ни зла, ни рассудка, ни безумия. Знаешь, банзи, преисподняя – это не место, где грешников обрекают на муки; преисподняя – это ничто, все сущее в ней исчезает, на его месте возникает пустота. Молчание естественно, а те голоса, что метались по расщелине, не были ни речью, ни молчанием. Нет, не могу я иначе объяснить! Звуки впивались в тело, сжигали разум, разрывали в клочья сознание. Я без сил повалилась на каменный выступ – не знаю, как в пропасть не сорвалась!

Форнида схватила меня за руку, тряхнула хорошенько и зашептала в самое ухо, чтобы не потревожить чудовищные голоса:

«Ну что, дальше спустимся или побоишься?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Бекланская империя

Майя
Майя

Ричард Адамс покорил мир своей первой книгой «Обитатели холмов». Этот роман, поначалу отвергнутый всеми крупными издательствами, полюбился миллионам читателей во всем мире, был дважды экранизирован и занял достойное место в одном ряду с «Маленьким принцем» А. Сент-Экзюпери, «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Р. Баха, «Вином из одуванчиков» Р. Брэдбери и «Цветами для Элджернона» Д. Киза.За «Обитателями холмов» последовал «Шардик» – роман поистине эпического размаха, причем сам Адамс называл эту книгу самой любимой во всем своем творчестве. Изображенный в «Шардике» мир сравнивали со Средиземьем Дж. Р. Р. Толкина и Нарнией К. С. Льюиса и даже с гомеровской «Одиссеей». Перед нами разворачивалась не просто панорама вымышленного мира, продуманного до мельчайших деталей, с живыми и дышащими героями, но история о поиске человеком бога, о вере и искуплении. А следом за «Шардиком» Адамс написал «Майю» – роман, действие которого происходит в той же Бекланской империи, но примерно десятилетием раньше. Итак, пятнадцатилетнюю Майю продают в рабство; из рыбацкой деревни она попадает в имперскую столицу, с ее величественными дворцами, неисчислимыми соблазнами и опасными, головоломными интригами…Впервые на русском!

Ричард Адамс

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века
Фосс
Фосс

Австралия, 1840-е годы. Исследователь Иоганн Фосс и шестеро его спутников отправляются в смертельно опасную экспедицию с амбициозной целью — составить первую подробную карту Зеленого континента. В Сиднее он оставляет горячо любимую женщину — молодую аристократку Лору Тревельян, для которой жизнь с этого момента распадается на «до» и «после».Фосс знал, что это будет трудный, изматывающий поход. По безводной раскаленной пустыне, где каждая капля воды — драгоценность, а позже — под проливными дождями в гнетущем молчании враждебного австралийского буша, сквозь территории аборигенов, считающих белых пришельцев своей законной добычей. Он все это знал, но он и представить себе не мог, как все эти трудности изменят участников экспедиции, не исключая его самого. В душах людей копится ярость, и в лагере назревает мятеж…

Патрик Уайт

Классическая проза ХX века